Кровать с золотой ножкой
Шрифт:
Тех, у кого не оказалось въездных виз, задержали чиновники иммиграционного ведомства, деловитые крепыши, орудовавшие в основном «Ундервудами» и треугольными печатями, но, судя по кобурам и наручникам, пристегнутым к ремням, способны были выступать и в ином качестве. Часом позже Эдуард опять качался на волнах, на этот раз в переполненном баркасе, направлявшемся к опутанному колючей проволокой острову Элис.
Простейший способ выбраться отсюда был известен каждому — найти в Америке родственников. Эдуард объявил чиновнику, что в Брайтоне проживает Карлина Васере, его невеста, с которой он помолвлен. Две недели спустя пишущая машинка отстрекотала свадебный марш, и в пропахшем хлоркой и лизолом казенном храме состоялось их бракосочетание. Сухая, по-американски деловитая процедура не обошлась без сантиментов — пришлось, возложив руку на Библию, принести клятву, затем торжественно поставить свои подписи. Тук-так — выстукивала большая треугольная печать.
— О любимый! — раскрыв объятия, вся рдея, воскликнула Карлина Васере, успевшая вжиться в роль любящей невесты и жены.
В свое время в Либавской тюрьме она, разыгрывая роль преданной невесты, при поцелуе втолкнула в рот Коркису важную записку, а Бокису в здании Рижской охранки вместе с бутербродами исхитрилась передать браунинг.
В Брайтоне Карлина жила второй год, работала судомойкой в ресторане, принимала участие в революционном движении эмигрантов. Как и Эдуарду, ей было за тридцать. Сполна раскрывшаяся женственность из нее рвалась наружу, заявляя о себе каждым жестом, каждым взглядом. Сказать, что они совсем не знали друг друга, будет преувеличением. В Риге им доводилось встречаться в обстановке, когда не было возможности приглядываться друг к другу: перестрелка у Крестовых казарм, еще раз ночью, в лодке посреди Даугавы, выбирая из поставленных на лососей сетей нечто более ценное, чем серебристо-чешуйчатые деликатесы — скорострельные карабины Росса-Энфилда.
Карлина обитала в рабочем квартале, где американское преуспеяние было низведено до европейского уровня скудного достатка.
В комнате на подоконнике в глиняном горшке алели цветы, Эдуард не знал им названия, но точно такие цветы в свое время цвели на подоконнике меблированной комнаты в Дерпте в его студенческие годы. Единственная кровать была застелена полосатым видземским покрывалом, столь же знакомым, как и цветок. Чем-то родным повеяло от льняной наволочки с грубоватой вышивкой. Эдуард, сам себе удивляясь, ощутил излучаемый этой опрятной комнатой покой, как ощущают сквозняк или тепло печки, и его охватили волнение и грусть. Неужели он успел забыть, как мягко падает свет на льняную наволочку подушки?
— Вот какое тут жилье… — Вид у Карлины был несколько смущенный. Подошла к столу, тотчас обернулась, пристально глянула ему в глаза. Будто ждала чего-то.
Объяснить последующее лишь волнением было бы неверно. Но Эдуард не привык притормаживать свои влечения. Он умел быть напористым, грубоватым. Обеими руками схватил Карлину, но она вырвалась столь энергично, что Эдуард был вынужден отступиться.
— Уж это слишком, — просто сказала она. — Мне было велено встретить вас, поселить в этой комнате, пока не подыщете себе пристанище.
— И только? — Он улыбнулся, пытаясь все обратить в шутку. — Не может быть.
— Да. Я заночую у Валин Клегер, она живет неподалеку.
Карлина прошла на кухню подогреть воду для ванны и приготовить завтрак, а вернувшись, спросила, не хочет ли он закурить или выпить. Сигареты на полке, виски в шкафу. Для ясности добавила:
— Как Микаэл оставил, так и стоит.
— Кто такой Микаэл, позволено будет узнать?
— Во-первых, анархист, не признающий ничего, кроме вооруженного бунта.
— А во-вторых?
Карлина сделалась серьезной:
— Инвалид. Несчастный человек. Когда-то был с нами.
— Понимаю.
— Ничего вы не понимаете. Америка, жестокая страна.
— Полагаете, более жестокая, чем Россия?
— В России зреет революция, там все переменится.
— В Америке тоже будет революция.
— Подготовить революцию — титанический труд. В Америке задаром никто ничего не делает.
В этой неожиданной дискуссии Эдуарда интересовали главным образом отношения Карлины с Микаэлом.
— Не знал, что вы замужем.
— Я не замужем. Микаэл не признает формальностей. Мы познакомились на корабле. У него в Америке был брат. Год назад Микаэл добился своего — рабочие судоверфи проголосовали за забастовку, и той же ночью, когда он возвращался домой, его ранили из проезжавшего автомобиля.
— Везде примерно то же самое.
— Как сказать. Здесь в ходу такой анекдот: «Я выиграл, говорит один, у меня три туза. Плевал я на твоих тузов, отвечает второй, у меня шестизарядный револьвер».
— Ладно, Карлина, постараюсь запомнить, что играть в карты в Америке небезопасно.
— В Америке небезопасно трогать бизнес. Не имеет значения, кто ты, к какому классу принадлежишь.
— Чем он занимается в настоящее время?
— Микаэл? Спросите чего полегче. Две недели назад сказал, что учится стрелять левой рукой. Хорошо, если б он здесь пока не появлялся. Но этого вам не могу обещать.
Так началась жизнь Эдуарда Вэягала за океаном, продолжавшаяся двадцать восемь лет. За эти годы он приобрел не только новые имена — Эдвард Уэйглл, Эдуардо Родригес, — ио и новое мировосприятие.
Хотя на свои нервы Эдуард не жаловался, но в первую ночь у Карлины спалось плохо. В голову лезли разные мысли: как устроиться с жильем, пока не наладятся связи, как быстрее подыскать работу? К деятельности профессионального революционера в здешних условиях он себя чувствовал неподготовленным.
Спозаранок загудели на разные голоса окрестные заводы. Обманчивое тепло камина за ночь улетучилось, выстуженная комната стала похожа на погреб. Хлесткий океанский ветер громыхал оконными переплетами, трепал занавески.
Перекусив оставленными Карлиной бутербродами, Эдуард написал Чалису открытку о своем прибытии и отправился осматривать город.
Вечером, возвращаясь домой, Эдуард еще издали заметил в окне свет. Ну вот и хорошо, подумал он, заодно познакомлюсь и с анархистом Карлины. Повертев в руке ключ, Эдуард сунул его обратно в карман и нажал кнопку звонка.
Предположение, что в квартире находится Микаэл, не подкреплялось никакими дедуктивными доводами. Просто мысль о Микаэле явилась настолько объемной и зримой, что, вопреки своему правилу всегда учитывать несколько возможностей, на этот раз об ином варианте Эдуард не подумал. И потому при виде Карлины — опять же вопреки натренированному хладнокровию — растерялся как мальчишка.