Кровавая гостиница
Шрифт:
Как раз в это время на площади появился нищий с сумой за плечами. Этот бродяга с густой седой бородой был облачен в какие-то лохмотья, голову его покрывала обтрепанная соломенная шляпа с широкими, местами порванными полями. Он, казалось, из последних сил добрел до вожделенной скамьи и тяжело на нее опустился, как человек, смертельно уставший от бесконечных странствий. Голова бедняги откинулась назад, а шляпа сползла на лицо, защищая спящего от солнца, мух и любопытных взглядов прохожих.
III
За чашей и яствами
Опасения Антуана Ренодо оказались безосновательны: жаркое было зажарено как раз в меру. Стол был также прекрасно накрыт: на сверкавшей белизной скатерти были расставлены вазы с фруктами и блюда со всевозможными острыми сырами, явно свидетельствовавшие о намерении хозяина гостиницы возбудить у обедавших жажду.
Десерт — это минута откровенности, излияний и доверительных бесед. Бравый драгун доказал, что и он не является исключением из общего правила. Это был хороший, добрый малый, сын трубача и маркитантки из Шамборана. Мать его умерла при родах, оставив на руках у сына-подростка новорожденную сестру. Отец его, раненный в сражении при Росбахе под командованием маршала де Субиза, вышел в отставку, но не покинул своего бывшего командира, богатого маркиза, имевшего владения близ городка Мерикур в Воже. У слуг той эпохи повиновение означало не рабство, но преданность. Находясь на службе у маркиза, бывший гусар сохранял достоинство и светского человека, и солдата. Вот почему он хотел, чтобы его сынишка носил именно королевскую ливрею.
Воспитанный по-военному, в 1790 году юноша вступил в кавалерийский полк Конти, стоявший гарнизоном в Понт-а-Муссон. Позже этот полк был переименован в Пятый драгунский.
– Черт возьми! — проговорил бравый драгун. — На протяжении всех этих двенадцати лет, что я таскался от Зюдерзе до Тибра, я ни разу не попросил отпуск, чтобы побывать на родине и расцеловать своего старика и сестренку. С нашими генералами нечего и думать о семейных радостях. Каждые полгода республика устраивала небольшой перерыв в военных действиях, что давало нам возможность сделать непродолжительную передышку, немного передохнуть и отоспаться…
– Однако вы же получали письма с родины? — спросил молодой роялист с беспокойством, причину которого читатели скоро поймут.
– Еще бы! Целых три письма — ни больше ни меньше. Первое застало меня в Майнце, второе в Милане и третье в Гелиополисе. И какие письма! «Имея целью известить тебя, что все мы здоровы, желаем, чтобы ты был также здоров». Ответить я не смог. Не подумайте, что я не умею писать! Причина в том, что у нас было другое, более важное дело.
С учреждением Консульской гвардии наш драгун перешел в это отборное подразделение. Своей беспримерной доблестью в битве при Маренго он заслужил награду и получил именную саблю. Все было хорошо до поры до времени, но в штабе полка, разместившемся в Люксембурге, его ждало письмо с черной каймой: старый трубач, его отец, перешел в мир иной, а Дениза осталась в полном одиночестве. Храбрый солдат тотчас же принял, как он посчитал, единственно верное решение.
Савари занимался в ту пору реорганизацией разъездных команд в департаментах. Наш драгун изъявил желание перейти в это ведомство. Просьба его была представлена на рассмотрение первого консула с документами, свидетельствовавшими в пользу бывалого служаки.
«Я знаю этого удальца, — сказал Бонапарт. — Он деятельный и неглупый человек, не говоря уже о том, что у него железная рука и золотое сердце. Такие-то молодцы и нужны, чтобы поддерживать порядок в провинциях. Своим старанием этот опытный вояка заслужил поощрение, а потому ему следует дать повышение в должности. Передайте гражданину военному министру, чтобы нашему бравому драгуну нашивки заменили на эполеты и откомандировали в Вож, где, хорошо зная местную обстановку, он принесет огромную пользу республике».
Вот так квартирмейстер был произведен в поручики и переведен на службу в национальную жандармерию округа Мерикур. Теперь он направлялся в Эпиналь, к месту своей новой службы.
«Все необходимые инструкции вы получите от начальства, — сказал ему Савари, — сойдитесь поближе с гражданскими властями, чтобы разыскать следы тех таинственно исчезнувших лиц, о которых до сих пор еще ничего не выяснено. Первый консул выражает крайнее недовольство, вызванное этими неудачами. Будьте внимательны, осмотрительны, ловки и энергичны. Постарайтесь пролить свет на это темное дело. Если вы достигнете успеха в расследовании, на ваших плечах появятся капитанские эполеты».
Завершая свой рассказ, новоиспеченный поручик заключил:
– Как только устроюсь на новом месте, сейчас же перевезу к себе сестру. Она будет вести хозяйство в доме. Впоследствии надеюсь подобрать ей в женихи какого-нибудь честного парня. Я очень люблю детей и буду счастлив только тогда, когда меня окружит гурьба племянников и племянниц…
И после краткой паузы он добавил:
– Между нами говоря, Дениза вправе быть требовательной. Воспитанная покойной владелицей замка, она, говорят, отказала уже не одному претенденту… Я и сам, однако, мог бы подумать о женитьбе! — произнес драгун и философски заметил: — Не всем суждено достичь таких успехов на военном поприще, как Мюрату, Жюно, Лефевру и Ожеро. К тому же я вовсе не самолюбив и не завистлив и повторяю, что предупреждать преступные действия мошенников и убийц и ловить их — это все-таки способствовать благосостоянию отечества.
Закончив свои рассуждения, рассказчик налил себе стакан вина. Его сотрапезник слушал не перебивая, будто даже с некоторым беспокойством.
– Милый мой соотечественник, — заговорил он наконец несколько нерешительно, будто колеблясь, — при всем этом вы забываете об одном обстоятельстве…
– О каком же?
– До сих пор вы не соблаговолили сообщить мне свое имя, если только это мое замечание не покажется вам нескромным…
Тот громко засмеялся:
– Мое имя?! О, в самом деле, я ведь еще не назвал своего имени…
И, приподняв свою форменную фуражку, он продолжил:
– Моего достойного отца — мир праху его — звали Марк-Мишель Готье. До конца жизни он носил зеленую шапку лесничего округа Мерикур, что немного южнее Виттеля. Меня же зовут Филипп Готье, всегда к вашим услугам, гражданин.
Бывший роялист в ответ провел рукой по лбу, а затем, принимая вид человека, решившегося на отчаянный поступок, коротко сказал:
– Доверие за доверие… я узнал ваше имя. Вот мое: я Шарль Людовик-Гастон, сын и наследник умершего маркиза дез Армуаза.
Можно поклясться, что, называя себя, маркиз Шарль дез Армуаз рисковал оказаться в опасности… можно поклясться, что он боялся вызвать у своего собеседника угрожающее восклицание… Однако же ничего подобного не произошло… Физиономия Филиппа Готье не выражала ничего, кроме удивления.
– Как? — воскликнул он. — Вы сын умершего маркиза! Наследник этого славного вельможи! Вы тот самый маленький Шарль Людовик-Гастон, который воспитывался в Париже, в то время как я рос в замке…
Эмигрант подхватил: