Кровавая гостиница
Шрифт:
– Да, патрон.
– Опять?!
– Во всем виноват мой язык! Я хотел сказать, да, гражданин Гризон.
Маркиз подскочил на стуле:
– Да ты палач!
– Почему же?
– Печальные времена, когда благородные люди были обязаны величать друг друга этой якобинской кличкой, миновали!
– Вот как! — воскликнул паяц, состроив изумленную мину. — Разве мы уже не в республике?
– Боже мой, мы в ней так мало, так мало и, надеюсь, останемся недолго!
– Выходит, патрон, что Франция очень богата идеями и меняет их чаще, чем я — рубашку.
Гражданин Гризон продолжал:
– Господин Бонапарт — первостатейный хитрец. Мы с Фуше разгадали его в канун восемнадцатого брюмера. За то он на нас и сердится, что, впрочем, не мешает нам смотреть в его карты без очков. У нас будет двор, мой мальчик… — И, снова похлопав себя по карманам, он добавил: — Однако я не могу найти свою табакерку…
– Какую, патрон?
– Ту, что мне подарил кардинал де Роган в благодарность за мои деликатные действия в знаменитом деле об ожерелье… — И, тяжело вздохнув, Гризон продолжил: — В те времена, когда я имел честь принадлежать к старинной администрации… — Но тут он вдруг ударил себя по лбу и воскликнул: — Черт возьми! Не эти ли мужики?
Декади Фруктидор с достоинством выпрямился и проговорил:
– Гражданин, как можно! Не оскорбляйте честных земледельцев! Эти невинные хлебопашцы не способны стянуть и носового платка у младенца в пеленках! Не это ли вы, кстати, потеряли? — И шут положил на стол табакерку, осыпанную бриллиантами.
– Шалопай! — добродушно воскликнул старик. — У начальника! У профессора! У твоего благодетеля!
– Патрон, я сделал это с одной-единственной целью — немного поразмяться. Впрочем, раз я все вернул, то вы, я полагаю, не держите на меня обиды.
Тут Декади запустил руку под свою оранжевую фуфайку и произнес:
– Однако если это не та, то, может быть, вот эта, или эта, или… — И он разложил перед изумленным профессором с полдюжины табакерок разнообразных форм и размеров. — Одна — мирового судьи, другая — нотариуса, тут вот — доктора, а эта — мэра…
Паскаль Гризон только ахнул:
– И ты осмелился!.. У этих чиновников! В стране, куда нас послали, чтобы оказывать защиту и покровительство!
– Я ее защищаю, инспектируя карманы даже мирных граждан. Путешествуя, я учусь, и теперь я ни за что не стану начинять свой нос этим цикорием, который превращает его в трубу нечистот. Теперь я предпочитаю…
– Гм… И что же?
– Я могу предложить вам коллекцию трубок. Затруднение заключается только в выборе. Вот турецкая трубка поручика, вот эти — трех братьев Арну, тут носогрейка ефрейтора…
Благодетель возвел руки к небу и воскликнул:
– И это совершаем мы, посланники правительства! Какое забвение всякой благопристойности! Ты хочешь, чтобы я отправил тебя на острова с первым же исправительным судном?
– Не рискуйте так, патрон. Вы же знаете, что по дороге я найду средство украсть судно и все набитые трубки! Какое внимание сразу выкажут к вашему слуге и воспитаннику!
Паяц ссыпал в кучку табак, находившийся в трубках, и, проворно скатав его в комок, продекламировал:
– Придает дыханию благовоние, зубам — белизну и укрепляет желудок.
Декади положил табак в рот, и одна щека у него мгновенно вздулась, как от флюса. Когда на лице Паскаля выразилось плохо скрываемое отвращение, паяц сказал:
– Ничего не поделаешь, патрон. Это все новая администрация!
– Шут!
– Если я вам еще не опротивел, то примите от меня этот флакон с нюхательным спиртом, принадлежавший супруге нотариуса. Я приобрел его вместе с другими безделушками, этим шелковым веером и мешочком второй половины мирового судьи, там, в толкотне, когда все суетились вокруг шарабана, коня и девушек. Я обещал своей даме сердца привезти подарок. Как она будет гордиться всем этим на балу у заставы Шопинет, когда выйдет из Сальпетриера! [19]
19
Сальпетриер — богадельня и больница для женщин в Париже.
Гризон пригрозил ему кулаком и сказал миролюбиво:
– Я снова посажу тебя в Бисетр, откуда, как я вижу, тебя не следовало забирать.
Паяц, подбоченившись, ответил:
– Что же! Не сделав никому зла, можно вернуться в Бисетр, не краснея!
Потом ласковым голосом он прибавил:
– Но кто же будет служить вам сыщиком и загонщиком? Кто же будет оплакивать вместе с вами старые добрые времена? Кто, не испортив желудка, семь раз в неделю будет проглатывать знаменитое дело об ожерелье, в котором вы так благородно действовали в отношении бывшей графини де Валуа и гражданки Оливы! И вы хотите расстаться со мной? Полно вам! Даже не думайте об этом! Разве святой Рох [20] помышлял когда-нибудь избавиться от своей собаки за то, что она была немного дикой?
20
Святой Рох почитается покровителем больных чумой и холерой, страдающих болезнями ног и кожи, паломников, хирургов, а также собак и домашнего скота.
Гризон протянул руку своему воспитаннику и проговорил:
– Змея, ты меня совсем задушишь, а если Фуше узнает…
– Знаю я этого Фуше — скелет с редкими волосами, прилипшими ко лбу, в серой куртке и толстых башмаках; он злится на Савари и Дюбуа за то, что они лишили его милостей у Бонапарта, и неделю назад сказал вам приблизительно следующее: «В провинции Вож есть местечко, где бесследно исчезают проезжие. Ни одному из посланных туда людей не удалось выяснить, где пропадают путешественники, каким образом и чьих это рук дело. Консул, видимо, задетый за живое, послал туда одного из своих храбрецов и наградил его чином поручика, чтобы тот добился истины. Он также пойдет по ложному пути: будет искать открыто, а это, как известно, лучшее средство не найти ничего. Вы же — совсем другое дело, у вас талант, и никто с вами не сравнится. Вот вам деньги и власть. Отправляйтесь туда прямо сейчас и не жалейте ни золота, ни усилий. Вы должны отличиться в деле, которое все остальные провалили.
Нужно дать всем понять, что полиция павшего Фуше все-таки лучше новой. Следует доказать Бонапарту, что я необходим ему для спасения общества и спокойствия его будущей империи. Если вы достигнете успеха, то это будет ваша слава, и я вернусь в министерство. Если же и вы оплошаете, то я просто скажу, что вы — осел, лентяй и никуда не годный болтун. Прощайте и будьте здоровы! Счастливого пути! Если с вами случится несчастье, можете на меня рассчитывать: я дам пансион вашей вдове и усыновлю ваших сирот». Скажите, хозяин, не так ли говорил с вами Фуше? Тогда вы и обратились к моим заурядным способностям, и я с вами не торговался: мы сели в дилижанс и вчера приехали сюда.
– Увы! — простонал Паскаль Гризон. — В таком скверном виде!
– Как говорится, не платье красит человека. Не хотите же вы, чтобы о нас трубили во всей провинции и догадались о том, для чего мы сюда приехали? Это было бы слишком глупо! Наши голубчики тотчас постарались бы скрыться, и мы бы их уже не увидели!
– Все равно, — вздохнул бывший феникс Иерусалимской улицы, — быть правой рукой покойных генералов Ленуара и д’Альбера, быть замешанным в придворных интригах, участвовать в таком деле, как…