Кровавая месть

Хмелевская Иоанна

Честно говоря, разразившаяся катастрофа предстала перед Майкой во всей своей красе только на следующий день. Она практически не спала, ночь напролёт переваривая случившееся и разглядывая свою беду с разных сторон, слушала, как мирно похрапывает рядом Доминик, и размышляла о самоубийстве. Вот проснётся утречком, а тут, извольте радоваться, сюрприз: её хладный труп.

Остановило её соображение, что, во-первых, он и впрямь может обрадоваться, во-вторых, очень вероятно, что сюрприза-то он и не заметит, так как труп при комнатной температуре остынет не так

скоро и окажется не таким уж хладным, а, в-третьих, весь этот кошмар не может быть правдой. Безумие какое-то, надо спасать его, себя и детей, а посмертно сделать это будет затруднительно. Ну разве что превратиться в привидение и пугать по ночам. Бред.

От самоубийства пришлось отказаться.

Майка подождала, пока дети уйдут в школу, а Доминик на работу, взбодрилась чаем по-английски, стараясь не глядеть на отвратительную еду, и с полным балластом вчерашней жути взялась за работу. Имелся у неё один заказ, давненько заброшенный и постоянно откладываемый, который сейчас пришёлся как нельзя кстати. Просто идеально подходил к создавшейся ситуации, а именно: интерьер до жути шикарной погребальной конторы вкупе с залом кремации. Просто Колизей какой-то: здесь — амфитеатр для гостей, а там — помост-эстрада с пылающим гробом. Хозяин что-то вякал, будто в Америке так как-то устраивают, что объятый пламенем покойник на глазах изумлённой публики садится, но, по слухам, во время подобного аттракциона уже случилась парочка инфарктов, так что нам пока, наверное, настолько далеко заходить не следует. Майка по своему теперешнему настрою с удовольствием спроектировала бы и не такую жуть, а посему даже посетовала на сдержанность заказчика.

Тема её и впрямь затянула. Она с наслаждением декорировала помещения траурной кисеёй и черепами с костями, когда забренчал мобильник.

— Ты сейчас дома или в людях? — осторожно спросила Галина, жена Юрека. — Я с неприятностями.

— Твоими или моими?

— Твоими. Мне очень жаль. Мои вторичные, потому как хорошо к тебе отношусь.

Майка относилась к Галине тоже хорошо:

— Не боись. Я одна дома и можешь не стесняться.

— Работаешь, я помешала?

— Ничего ты не мешаешь, я и впрямь занята приятным делом, но оно не волк. С удовольствием прервусь, а потом окину свежим взглядом.

Галине стало страшно жаль Майку. По телефону казалось, что та в отличном настроении и не предчувствует никакого несчастья, а ей предстоит это благолепие разрушить. Но выхода у неё нет, она просто обязана. Вот только как начать?

— Ты же знаешь, я не сплетница…

— Знаю.

— А Юрек тем более…

— Тем более.

— Вот только… Тут такое дело… Юрек бы тебе никогда в жизни… Скорее, подавился бы… А мне сказал, точнее, промямлил… И так пришлось остальное самой домысливать, и считаю, что ничего не поделаешь. Пусть оно и мерзость, а ты должна знать. Тебя не предупредить — самое настоящее свинство.

Только теперь до Майки дошло, о чём, собственно, Галина говорит. Очевидно, безумная страсть Доминика к Вертижопке не осталась незамеченной в трудовом коллективе, вызвала

всеобщую жалость и озабоченность — вот те, кто поприличнее, и сочли, что Майка не должна оставаться в неведении. Будет выглядеть полной идиоткой, а кому это надо? Пусть сама решает, как относиться к мужниной дури.

— Я тебя выручу, — сжалилась она над Галиной. — Доминик стал ухлёстывать за Вертижопкой, и никто не знает, что делать.

— Ты знаешь? — изумилась Галина.

— Сам мне об этом сказал.

— Да ты что! Выходит, остатки порядочности в нём ещё телепаются! Но уж точности ради, то, по мнению Юрека, это не столько он ухлёстывает, сколько она. Он, можно сказать, начал совсем недавно.

— И всех поразил?

— Очень неприятно поразил. Все на твоей стороне, специально хочу это до тебя донести. Насчёт подробностей я не в курсе, ну, ты Юрека знаешь и поймёшь, почему…

— Отлично понимаю.

— Ты меня прости, пожалуйста…

— Зря извиняешься, наоборот, я тебе благодарна…

Кончив разговор, Майка ещё мимоходом подумала, когда же ей позвонит Зося, жена Стефана, от которой наверняка удастся узнать больше, и снова погрузилась в работу. Похоронное бюро с художественной точки зрения мрачнело на глазах и начинало вызывать трепет.

Позвонила Боженка:

— Раз ты дома, я заскочу. Прямо сейчас.

— Откуда знаешь, что я дома?

— По домашнему звоню, не заметила?

— А, точно. Только пива, кажется, нет.

— Не страшно, я захвачу…

Засовывая привезённое Боженкой пиво в холодильник, Майка услышала из гостиной вопль ужаса.

— Матерь божья! Что это?!

Поспешно выглянула из кухни и увидала застывшую у её рабочего места Боженку, переводившую потрясённый взгляд с чертёжной доски на монитор и обратно.

— Слушай, такое может в страшном сне присниться! Мне даже есть расхотелось! Откуда такое могильное? Гробовое?!

Майка страшно обрадовалась и пристроила стаканы на свободном краешке стола.

— Значит, то, что надо. Хорошо получилось? Тебе нравится?

— Какое нравится, чокнулась? От одной картинки родимчик может приключиться! На фига тебе такое? Это у тебя от нервов так выходит?

— Наоборот. Выходит для денег и тем самым нервы успокаивает. Шикарный заказ, только вот до сего дня вдохновения не было.

Боженка перевела дух, оторвалась от гробовых видов, налила себе пива и, устраиваясь в кресле, покачала головой:

— Ага, понятно. Теперь вдохновение накатило, да? Поверила, наконец, моим предупреждениям?

Майка, тоже с пивом, присела на рабочий стульчик с видом на своё новейшее произведение. Вид наполнял её глубоким удовлетворением. Двойным. Во-первых, как нельзя более отвечал нынешнему настроению, а во-вторых, сулил многообещающую перспективу будущего заработка.

— Доминик признался, — холодно информировала она подругу. — Вертижопка озарила его мрачное существование, что твоё северное сияние. Я в этот бред до сих пор не верю. Думаю, что он спятил, и очень за него беспокоюсь. Как такое вообще могло случиться?