"Кроваво-Красная" Армия. По чьей вине?
Шрифт:
«Прежде чем протокол давать на подпись обвиняемому, его вначале просматривал следователь, потом передавал начальству повыше, а важные протоколы доходили даже до наркома. Нарком вносил указания, говорил, что надо записать так, а не эдак, а потом протокол давали подписывать обвиняемому».
23―29 января 1937 года состоялся еще один процесс над ленинскими соратниками ― дело «параллельного троцкистского центра». В нем участвовали старые большевики, раскаявшиеся и прощенные оппозиционеры, заслуженные деятели партии «чудес» Пятаков, Радек, Серебряков, Сокольников, Муралов и другие ― всего 17 человек. Как выяснилось, и они тоже убивали Кирова, занимались шпионажем, диверсиями и подготовкой террористических групп,
На суде все они признавались с такой готовностью, что присутствовавший в зале знаменитый немецкий писатель Лион Фейхтвангер (1884―1958) впоследствии написал:
«Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с максимальной степенью точности все происшедшее».
В самую точку: Радек, удрученный литературной бездарностью следователя, собственноручно строчил на себя протоколы, Пятаков буйно фантазировал, как он тайно летал самолетом в Осло устанавливать связь с Троцким и договариваться о германской интервенции.
Дотошно во всем разобравшись, суд приговорил 13 человек к расстрелу, четверым «навесили срока» и убили чуть позже, в лагерях.
Предавший всех своих друзей и учеников Н.И. Бухарин писал:
«Что мерзавцев расстреляли ― отлично: воздух сразу очистился… Коба! Я видел, как дух Ильича почиет на тебе».
Дойдет очередь и до Бухарина, морально он уже был мертвец, «душонка, обремененная трупом», сочиняющая на досуге письма о любви к Сталину, стихи о счастливой жизни в СССР и обращение к «Будущему поколению руководителей партии»:
«Прошу новое, молодое и честное поколение руководителей партии зачитать мое письмо на Пленуме ЦК, оправдать и восстановить меня в партии. Знайте, товарищи, что на том знамени, которое вы понесете победоносным шествием к коммунизму, есть и моя капля крови».
«Вот с какими гадами мы работали… А если бы не было этих репрессивных методов, они бы не боялись так ― тоже надо иметь в виду»,
― разводил руками доживший до глубокой старости Молотов.
«Но сейчас говорят, что у обвинения не было никаких фактов, кроме признания обвиняемых, что еще не является доказательством вины»,
― сомневался беседовавший с ним Феликс Чуев.
«Какое нужно еще доказательство вины,
― отвечал Молотов, ―
когда мы и так знали, что они виноваты, что они враги!»
В свое время Бухарин сам сформулировал:
«В революции побеждает тот, кто другому череп проломит».
Товарищ Сталин оказался шустрее, он спиной не поворачивался никогда. Он ― настоящий революционер ― неутомимо дырявил затылки. Кому пулей, кому альпенштоком. Потому побеждал. А воздух становился все чище и бодрее.
По всей стране, «где так вольно дышит человек», разворачивалась полномасштабная охота на «врагов народа» и членов их семей. Центр спускал по административной цепочке квоты на отстрел людей в каждой республике и каждом районе. С мест кричали: «Мало!» ― и выдвигали встречные планы. «Дорогой товарищ Сталин,
― жаловался первый секретарь ЦК Украины. ―
Украина Вам посылает ежемесячно по 17–18 тысяч арестованных. Москва утверждает 2–3 тысячи. Прошу принять меры. Любящий Вас Никита Хрущев».
Репрессивная машина набирала обороты. В кровавой мясорубке гибли партийцы и беспартийные, рабочие и крестьяне, школьники и профессора, атеисты и служители культа, домохозяйки и члены Центрального Комитета партии, артисты и чекисты.
На февральско–мартовском Пленуме 1937 года генсек сделал знаменитый доклад: «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников»:
«Надо помнить: никакие успехи не могут аннулировать факта капиталистического окружения… Пока есть капиталистическое окружение, будут и вредительства, террор, диверсии, шпионы, засылаемые в тылы Советского Союза… Надо разбить, отбросить гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас будет затухать…»
Делегаты ― члены Политбюро, партийные бонзы и главы народного хозяйства ретиво, наперегонки отчитывались об успехах в разоблачении вредителей. Им, хозяевам новой жизни, это дело всегда нравилось, им пока было весело.
Стенографистки фиксировали приступы радостного оживления. Вечернее заседание 1 марта 1937 года. Вот выступает нарком водного транспорта Пахомов:
«Недавно только стали проверять кадры и уже такой букет. Сердюк ― начальник Днепропетровского пароходства, Хандожко ― заместитель начальника Енисейского пароходства ― я называю фамилии людей, которые уже разоблачены и арестованы. (Смех.) Зимин ― начальник механико–судовой службы, Кувшинов ― заместитель начальника Верхне–Волжского пароходства, Бовин ― начальник Центр–управления Верхне–Волжского пароходства, Самарцев ― зам. начальника Московско–Окского пароходства. (СТАЛИН. Бовин тоже арестован?) Тоже арестован, тоже сволочью оказался. (Молотов. Правильно арестован ?) Правильно. (МОЛОТОВ. А раньше вы не догадывались?) Нет, не догадывался.
Я не стану занимать ваше время зачитыванием большого списка, у меня этот список имеется на 77 человек (смех), из которых 2/3 арестованы. (СТАЛИН. Маловато что–то.) Тов. Сталин, я вам сказал, что это только начало. (Смех всего зала.)…
Мы должны работать по–новому, а для этого мы должны прежде всего раскрыть всех вредителей. Как их можно раскрыть? Если этот факт взять и по–настоящему рассмотреть, по–новому рассмотреть, почему это случилось, то мы дороемся и выявим еще одного–двух сволочей, уверяю вас. А как только двух–трех сволочей поймаем, эти две–три сволочи дадут еще двух–трех сволочей. (Смех.)».
Из выступления наркома внутренних дел Ежова:
«Например, в Госбанке СССР нами вскрыта довольно мощная троцкистская организация численностью до 20 человек… (ГОЛОСА С МЕСТ. Здорово! Ого!)… По наркомлегкпрому мы, по существу, только разворачиваемся. Хотя уже сейчас у нас осужден 141 активный вредитель и диверсант. Из них довольно значительная группа расстреляна».
Вредители скрывались везде. Взрывы на шахтах, аварии ― диверсии и «вредительская охрана труда», нехватка средств ― «вредительская инструкция по кредитованию сельского хозяйства», не работает канализация ― «вредительское составление проекта». Попутно признавались в собственной некомпетентности:
«Нам нужно, товарищи хозяйственники, основательно порыться и разобраться, где тайны и в проектах, и в предприятиях, и в цехах, и в агрегатах… Значит, для того, чтобы у нас не было вредительских вещей, для этого мы должны, во–первых, сами знать и уметь по–настоящему разбираться во всех делах, во–вторых, взять под действительный контроль, под настоящую проверку те решающие вещи, которые нам нужны».
Сталин (он готовится к войне, обеспечивает «надежный тыл», Молотов именно так объяснял Большой Террор) внимательно наблюдал эту вакханалию, вел отбор: с кем можно будет «пойти в разведку», кого пора спустить в подвал, кто еще пригодится. На письменном столе генсека уже не ленинские тома ― теоретические споры давно закончены, ― а история деяний Иоанна Грозного: