Кроваво-красная дорога
Шрифт:
Она осторожно положила последний камень на место. Присела на корточки и улыбнулась мне, выставляя вперед беременый живот. Её длинные золотистые волосы были заплетены в косу, которая была переброшена через плечо.
— Вот! Ты видиш, Саба? Красота может быть где угодно. Даже здесь. А если её здесь нет, то её можно сотворить своими руками.
На следующий день, она родила Эмми. На месяц раньше срока. Ма истекла кровью за два дня, а после умерла. Мы построили ей погребальный костер, который отослал её дух обратно к звездам. Когда мы развеяли её пепел по ветру, мы остались один на один с Эм.
Уродливый маленький красный комок с бьющимся сердечком, больше напоминающим шепот ветра, чем удары. Скорее похожую на новорожденного мышонка, чем на человека. Надо сказать, что она не должна была протянуть больше одного-двух дней, но по какой-то причине она всё еще топчет землю. Хотя выглядит маленькой для своего возраста и тощая как палка.
Долгое время я даже смотреть на неё не могла. Когда Лью говорит, что я не должна быть с ней такой суровой, я отвечаю, что если бы не Эмми, то Ма была всё еще жива. Он ничего на это не возражает, потому как знает, что это правда, но он всегда качает головой и говорит, что-то типа: Пора уже заканчивать с этим, Саба, и такую же фигню.
Я смирилась с Эмми, но держалась от неё подальше.
Вот я уселась на утоптанную землю, облакотившись спиной на Лью. Мне нравиться, когда мы вот так сидим. Я чувствую, как его голос вибрирует сквозь мое тело, когда он говорит. Должно быть также было, когда мы были в животе у Ма. За исключением, конечно, что никто из нас тогда не мог говорить.
Мы сидим какое-то время молча. А затем,
— Мы должны были уйти отсюда, много лет назад, — говорит он. — Должно было найтись место получше этого. Па должен был увезти нас.
— Ты ведь в действительности никуда не уезжаеш, — говорю я.
— Разве? Нет ни единой причины, чтобы остатца. Я не могу просто сидеть и ждать смерти.
— Куда ты пойдешь?
— А это не важно. Куда угодно, лиш бы подальше от Серебряного озера.
— Но ты не можеш. Это слишком опасно.
— Нам известно это, только со слов Па. Ты сама знаеш, что за всю нашу жизнь мы ни разу не уходили от дома ни в одном направлении больше, чем на день пути. Мы никово кроме нас не видели.
— Это не правда, — говорю я. — Что по поводу той полоумной тётки, которая пришла на верблюде в прошлом году? И мы видим... Кубышку Пита. У него всегда есть история другая, где он был и ково видел.
— Я не имею в виду какова-то подонка, который останавливаетца здесь каждые пару месяцев, — говорит он. — Кстати, я еще вне себя иза тех штанов, которые он мне пытался впарить в прошлый раз.
— Он все уши прожжужал, что они в порядке, — сказала я. — Будто до тебя их носил только скунс. Эй, постой, ты забыл про Поверенного.
Наш единственный сосед в четырех милях к северу отсюда. Одинокий мужчина по имени Поверенный Джон. Он построил свою усадьбу, в аккурат, когда мы с Лью родились. Он всё бросил месяц назад или около таво. Не то чтобы он никогда не оставлял свою собственность.Он никогда не слезал со своей клячи, Хоба, просто подъезжал на ней к хибаре. И всегда говорил одно и тоже.
— Доброго дня, Уиллем. Как молодеж? Все хорошо?
— В порядке, Поверенный, — говорит Па. — Сам как?
— Довольно неплохо, думаю, протяну еще немного.
Затем он приподнимает шляпу и мы не видим его еще месяц. Па недолюбливает его. Он никогда этого не говорил, но я точно знаю, что это так. Можно было предположить, что он был бы рад поболтать с кем нибудь кроме нас, но он никогда не приглашает Поверенного* зайти и выпить с ним.
Лью говорит, что это, наверное из-за жвачки. Мы только можем догадываца как это называеца, потому что, каждый раз, когда я спрашивала Па, что жует Поверенный, его лицо сразу же становилось непроницаемых, и было понятно, что он не хочет нам говорить. Но потом, он нам как-то сказал, что это называется чаал и она отравляет разум и душу, и если нам кто-нибудь её предложит, мы должны отказатца. Но поскольку мы никогда никого не видим, не похоже, что поступит подобное предложение.
Теперь Лью качает головой.
— Поверенный Джон не в счет, — говорит он. — С Неро беседа выйдет содержательнее, чем с ним. Клянусь, Саба, если я здесь останусь, то скоро свихнусь или в конце концов прикончу Па. Я должен уйти.
Я уселась на колени перед ним.
— Я пойду с тобой, — говорю я.
— Конешно, — говорит он. — Мы и Эмми прихватим с нами.
— Не думаю, что Па нас отпустит, — говорю я. — И она не захочет никуда идти. Она предпочтет остаться с ним.
— Ты имеешь в виду, ты предпочтеш, чтобы она осталась, — говорит он. — Мы заберем её с собой, Саба. Мы неможем её здесь оставить.
— А может... может, если бы ты поговорил с Па, может он бы всё понял, — говорю я. — Тогда бы мы могли все вместе найти новое место.
— Он не пойдет, — говорит Лью. — Он не может оставить Ма.
— В смысле? — не понимаю я. — Ма ведь мертва.
Лью говорит,
— Я имел в виду... что он с Ма создали это место вместе, и для него, она всё еще здесь. Он не может предать память о ней, вот что я пытаюсь сказать.
— Но мы то всё еще живы, — говорю я. — Ты и я.
— А что до Эмми, — говорит он. — Я знаю о том, про чё ты говориш. Но ты сама видиш какой он. Нас как будто не существует. Ему глубоко начхать на нас. — Лью задумывается на мгновение. — Любовь, — говорит он, — может сделать тебя слабой. Сильно заботясь о ком нибудь, означает, что ты не можеш мыслить трезво. Погляди на Па. Кто захочет окончить свои дни так же как он? Я никогда никаво не полюблю. Так будет лучше всего.