Кровавое безумие Восточного фронта. Воспоминания пехотинца и артиллериста Вермахта
Шрифт:
Весь этот район находился под полным контролем Красной Армии, русские были повсюду: в лесах, полях, селах, подкарауливая заблудившихся немецких солдат, чтобы тут же без долгих разговоров расправиться с ними.
Днем мы обычно отсыпались в укромных местах, а ночами продолжали идти. Ведь речь шла о жизни и смерти. Кроме постоянного страха нас донимали голод и жажда. Иногда нам везло — удавалось накопать немного картошки на крестьянских огородах или полях, пришлось попробовать и зерно прямо в колосьях. Пить приходилось из луж или речек. Так что понос и рези в животе стали для нас делом обычным. 6
JL "IГ
Добравшись
Русский лейтенант, немного говоривший по-немецки, выкрикнул: «Товарищи! Выходите! Вам ничего не будет!» Выбора не было. Положив оружие на землю, мы все лихорадочно стали срывать с себя награды и знаки различия. Я с поднятыми вверх руками вышел первым, за мной и остальные.
Офицеры и солдаты навели на нас автоматы, и мы уже подумали, что сейчас они просто прищелкнут нас без долгой кутерьмы. Нас обуял такой страх, что ноги отказывались повиноваться. Нам ведь без конца твердили о жестокостях, творимых в отношении немецких пленных. У нас сразу же отобрали часы и сапоги. Впрочем, что касалось меня, отбирать было особенно нечего — сапоги мои остались бог знает где, а вот часики у меня изъяли. После этого нам позволили сесть на полянке. Мы попросили поесть и попить. Воду нам принесли, а вот насчет еды было сказано: «Нет!» Надо сказать, лейтенант был настроен вполне дружелюбно. Он даже пытался успокоить нас. « В советском плену вам будет хорошо».
Теперь на наших попытках прорваться к своим можно было ставить крест. Мы поняли это не сразу, а когда поняли, нас охватило безграничное отчаяние — наши судьбы теперь полностью зависели от наших «врагов».
JL
“1Г
Плен
Стоит мне сегодня вспомнить все свои три отступления — Курск — Орел в августе — октябре 1943 года, прорыв из кольца окружения под Черкассами в феврале 1944 года и наконец Оршу — Минск в апреле — июле 1944 года, постоянные бомбежки, обстрелы, не дававшие нам покоя танки, голод, грязь, вшей, истощение и то, что я в такой обстановке, невзирая ни на что, выжил, все кажется мне просто чудом.
А тогда мне предстоял путь в советский плен, неведомый, который, вполне вероятно, мог стать и моим последним. Ведь не столько бои, сколько именно русский плен внушал нам, солдатам, безотчетный страх.
Из исторических материалов более позднего периода я узнал, что из группы армий «Центр» в июне — июле 1944 года погибло 200 тысяч солдат и офицеров, включая и 10 генералов. Другие 85 тысяч, включая 21 генерала, оказались в плену, том самом русском плену, которым нас столько лет пугали.
И ничтожной доле, а именно семистам нашим бойцам, удалось перейти линию фронта в районе Бреста у польской границы.
Путь в плен
Было 7 часов утра 10 июля 1944 года. Нас, 12 взятых в плен солдат, шестеро советских солдат с автоматами отконвоировали в более крупный населенный пункт, расположенный примерно в 20 километрах. Солнце немилосердно пекло, грозя превратить нас в мумии. По пути
JL
ПГ
русские давали нам пить, но воды катастрофически не хватало. От голода у нас сводило животы — ведь мы на протяжении нескольких дней толком не ели. Я опасался, что и впредь в
В этом сарае мы пробыли трое суток. Раз в день нам давали жидкую бурду — капустный суп, и больше ничего. Отправлять естественные надобности приходилось не сходя с места. Нетрудно было представить, что ждет нас впереди.
На четвертый день нам сказали, что предстоит пеший марш через Минск в направлении Могилева, то есть нам предстояло на своих двоих, да еще в таком состоянии отмахать около 300 километров. За девять дней мы их одолели. В дорогу каждому вручили пакет (250 г) пшенной крупы. Представьте себе — крохотный пакетик крупы на 9 дней пешего пути в пару сотен километров. Сначала мне показалось, что я чего-то не понял. Ведь кроме разницы мировоззрений существовал и постоянно давал о себе знать и языковой барьер. В состоянии крайнего физического истощения, в котором пребывали пленные, никто не решился бы предсказать дальнейшую их участь.
Под сильной охраной и начался наш тяжкий путь, никто не знал, когда, как и где ему суждено завершиться. В полдень всегда следовал привал, мы раскладывали
JL.
ПГ
костерок, на огне которого мы варили кашу. Я заваривал и чай из листа малины, который ообиралтутже. Чай придавал сил.
Нашу колонну охраняли конные конвоиры. Вечером охранники всегда выбирали хорошо обозримое поле. Там мы усаживались на голую землю и пытались заснуть. По ночам было холодно, чуть ли не до нуля. Прибившись друг к другу, как овцы, мы пытались отогреться. Территория освещалась мощными прожекторами, куда ни глянь, повсюду на нас смотрели дула пулеметов. Ни о каком побеге и речи не могло быть, не будь даже охраны — сил не было никаких.
Каждое утро мы двигались дальше. Я уже не чувствовал в кровь сбитых ног — ведь я с первого дня плена так и ходил босиком. Из-за жары, голода и жажды я страдал от приступов головокружения. Все труднее и труднее было устоять на ногах. Некоторых приходилось поддерживать, если они падали, то уже не поднимались. Таких обычно отправляли в хвост колонны, ну а какова была их дальнейшая судьба, остается лишь догадываться. Мы, по крайней мере, запрещали себе даже думать об этом. Иногда раздавались выстрелы, вероятно, так избавлялись от лишней обузы в пути. С нами обращались как со скотиной, когда скотина заболевает, ее просто из милости пристреливают. Как же низко способен пасть человек!
Как правило, раз в день на нашем пути оказывалась речка. Нам разрешалось помыться и вдоволь напиться воды. Но это мало улучшало наше физическое состояние, что же касается психического, тут уж каждый дошел, как говорится, до точки. От многих наших приходилось слышать: «А мне наплевать, когда меня пристрелят, сейчас или потом».
23 июля, после девяти дней пешегс марша мы на излете физических сил добрели наконец до Могилева. Но не все добрели. Тех, которые были не в состоянии идти,
либо пристрелили, либо они сами умерли от истощения. Их могилы так и канули в неизвестность.