Кровавое дело
Шрифт:
— Следствие докажет как раз противоположное.
— В таком случае у полиции удивительные очки, если она меня видела в тех местах, где я отродясь не бывал.
— Что вы делали в Марселе?
— Ничего. Я там был проездом.
— По дороге из Парижа?
— Да нет, вовсе нет… Я возвращался из Африки, где пробыл три года.
— Доказательства?…
— Доказательства! Уж, конечно, не здесь я могу их представить. Поезжайте в Алжир, и там их добудете целую кучу. Я приехал в Марсель восьмого декабря,
— Вам докажут противное! Что вы сделали с чемоданом, украденным у вашей жертвы?
— Как не было у меня жертвы, так нет и чемодана. Никого я не убивал, ничего и не воровал.
Господин де Жеврэ снова открыл ящик и вынул оттуда бумажник Жака Бернье, принесенный накануне Сесиль и Пароли.
— Узнаете этот бумажник? — спросил он Оскара Риго.
— Никогда не видел и не знаю, — ответил носильщик, осмотрев бумажник.
— К чему запирательство ввиду полной очевидности? — возразил следователь. — Советую вам сознаться теперь же. Только искреннее признание может вызвать с нашей стороны некоторое снисхождение.
— Господин судья, как вы хотите, чтобы я признался в тех преступлениях, которые не совершал? Я тогда ни к чему не был бы годен и стал бы противен не только вам, но и самому себе.
— Итак, вы вступаете в бой с правосудием, но знайте, что правосудие, имея на своей стороне истину, одержит победу.
— О, что касается этого, я не верю…
— Мы вас победим посредством признаний вашей соучастницы.
— Моей соучастницы? — повторил носильщик, думая, что бредит наяву.
— Да, той женщины, которая вам приказала действовать и заплатила за преступление; ее имя — Анжель Бернье. Неужели вы скажете, что и ее не знаете?
— Разумеется, скажу! Не знаю ни Анжель Бернье, ни Жака Бернье.
— В каком отеле вы останавливались в Марселе?
— В «Алжире».
— Лжете!
— Если не там, то где же?
— В отеле «Босежур».
— Сведите меня на очную ставку с содержателем этого отеля, и тогда увидите, узнает ли он меня. Я требую следствия!…
— Оно уже произведено, и все улики против вас.
— Господин судья, если я такой злодей, пусть меня сейчас же зарежут.
— Знаете ли вы это? — продолжал господин де Жеврэ, показывая Оскару обломок синего карандаша.
— Это кусочек карандаша…
— Который принадлежал вам?
— Нет, господин судья.
Следователь вынул из ящика распечатанное письмо, потерянное Сесиль, и сказал:
— Неужели вы отопретесь, что обладали этим письмом и подчеркнули карандашом главные фразы, именно те, которыми руководствовались в выполнении преступления?
— Не признаюсь и буду отпираться даже под топором палача.
— Вы все еще отказываетесь указать ваше место жительства?
— Нет, черт возьми! Я не отказываюсь!… Обвинение в убийстве!
— Говорите же, наконец, ваш адрес!
— Бульвар Батиньоль, в «Petit-Hotel».
Письмоводитель записывал все показания Оскара Риго. Затем господин Жеврэ приказал двум полицейским:
— Отведите этого человека в префектуру и поместите в одиночную камеру.
Носильщик вышел из кабинета с низко опущенной головой и искаженной физиономией. Его беспокойство переходило в отчаяние. Господин де Жеврэ, оставшись с начальником сыскной полиции, сказал:
— Я велю подать две кареты: в одну сядем мы с вами, а в другую — два агента и поедем для осмотра квартиры в «Petit-Hotel на бульваре Батиньоль.
— Позвольте вас спросить, как вы думаете поступить с Анжель Бернье? Она с дочерью возвращается в Париж сегодня!
— Я отдам приказ ее арестовать, но спешить незачем.
Следователя перебили докладом, что кареты поданы.
— Поедемте, по дороге заедем в префектуру за вашими агентами.
Эмме-Розе становилось все лучше и лучше, и потому ничто не мешало матери и дочери уехать. Они собирались отправиться на одном поезде с Рене. Молодой человек займет место радом с ними и будет их кавалером до самого Парижа.
Как редко случается, все произошло так, как было предположено, и в назначенный час все трое уехали. Их провожали господин Дарвиль и доктор, ушедшие с вокзала только после отхода поезда. Анжель горячо благодарила их за нежные заботы и радушное гостеприимство.
В одиннадцать часов утра поезд прибыл в Париж. Тряска в пути чрезвычайно неприятно подействовала на девушку. Через полчаса езды у нее уже возникла сильная головная боль, и в то же время ей казалось, что нечто вроде вуали застилает ей глаза.
Анжель, напуганная болезненным состоянием дочери, не в состоянии была заниматься своим спутником. Однако, когда до Парижа оставалась только одна станция, она сказала:
— Мы скоро расстанемся, monsieur Дарвиль. Позвольте вас поблагодарить еще раз от всего сердца за спасение моей крошки. Вы знаете мой адрес: улица Дам, 110. Если занятия вам не помешают, приходите повидаться — я буду очень рада…
Рене Дарвиль с живостью ответил:
— Сочту своим долгом навестить mademoiselle Эмму-Розу.