Кровавое дело
Шрифт:
— Ко мне, сударь, — ответила торговка. — Хозяин поручил мне показывать квартиру.
— На каком она этаже?
— На третьем.
— Сколько комнат?
— Три комнаты и кухня.
— А цена?
— Шестьсот франков.
«Мне именно столько комнат и нужно, — думал в это время Рене, — да и цена довольно подходящая».
— Не потрудитесь ли вы показать ее, сударыня? — прибавил он вслух.
— Разумеется! Отчего же нет? С большим удовольствием!
Зеленщица поручила надзор за лавкой своей маленькой дочери, а сама, захватив
Квартирка оказалась весьма приятным сюрпризом.
Все три комнаты были довольно велики. Средняя могла служить гостиной или столовой. Две другие, которые можно предназначить для спален, были совершенно независимы друг от друга, так как в квартире оказалось два входа.
Обои были дешевенькие, но совершенно чистые, только что наклеенные.
— Ну что, сударь, вам нравится?
— Я ничего лучшего и не желаю! Когда можно въехать?
— Да хоть сегодня вечером, если вам удобно.
— Я беру ее.
— У хозяина привычка получать деньги вперед.
— О, в этом задержки не будет! Я сейчас же заплачу вперед и за квартиру, и вам лично за некоторые услуги, которые вы, может быть, нам с товарищем окажете.
Молодой человек уплатил пятьдесят франков, дал десять франков на чай и получил взамен квитанцию, в которую оставалось только вписать число, когда была сдана квартира, и имя жильца.
Зеленщица вручила ключи и прибавила:
— Так как консьержки здесь нет, то я покажу вам, как отпирается ночью дверь.
Оказалось, что ничего не могло быть проще: дверь открывалась с помощью нажатия пуговки, помещенной в середине фальшивого замка.
Рене поблагодарил добрую женщину и отправился в мебельную лавку на бульваре Сен-Мишель, где все и приобрел.
О белье Рене не заботился, зная, что мать набила ему полные чемоданы, да и у Леона была масса своих вещей.
В восторге от своих приобретений, он вернулся в гостиницу «Ласточка», написал матери письмо, в котором извещал о своем благополучном приезде и сообщал свой новый адрес, затем пообедал и отправился фланировать по кварталу.
Идя вдоль бульвара Сен-Мишель, он невольно обратил внимание на таверну «Волна».
«Тут, должно быть, студенты, — подумал он. — Войду, по крайней мере свыкнусь с новыми физиономиями».
В таверне была громадная толпа.
Красавица Софи была там и царила в центре той же группы, куря папироску за папироской и время от времени прихлебывая из стоявшего перед нею стакана с абсентом.
Софи пила и не морщилась, что было большой заслугой, так как она терпеть не могла опалового ликера и пила его единственно из желания порисоваться.
Рене Дарвиль уселся за соседний столик и также велел подать себе абсент.
Софи повернула к нему голову и бросила на него взгляд знатока, взгляд, которым женщина разом оценивает мужчину.
Рене не отличался особенной красотой, но у него были большие, блестящие,
Этого было совершенно достаточно для того, чтобы понравиться Софи, которую по справедливости можно было причислить к категории женщин минуты, женщин каприза. Видя, что и молодой человек смотрит на нее, она бросила на него взгляд, уже прямо выражавший благосклонность.
Софи была красавицей в полном смысле слова и необыкновенно легко и свободно носила самые невозможные, эксцентричные туалеты.
Но этого рода кокетство, хотя и довольно сомнительного свойства, не оттолкнуло молодого, неопытного студента, только что покинувшего провинцию. Он с жаром отвечал на красноречивые взгляды Софи.
А между тем в группе, центр которого она составляла, шел по-прежнему бойкий, оживленный разговор.
Рене на лету ловил следующие фразы:
— Ну, а как поживает твой судья? — спросил у Софи один из студентов.
— А черт его знает! — ответила та небрежно, закинув красивую головку и пуская в потолок густые клубы дыма.
— Все еще крепко сидишь?
— О, что до этого — вполне! Оседлала! Не убежит!
— А ревнив?
— Некогда ему. Следствие по этому ужасному делу на Лионской железной дороге поглощает его самым чудовищным образом! Он забывает еду и питье! Вчера вечером я сама должна была напомнить ему, что он в меня влюблен! А он и забыл! Вот до чего довело его это дело! Ведь невозможно же быть до такой степени судьей! Ах, дети мои, вот надоедливый-то человек! Еще хорошо, что богат и не скуп! Хоть это меня немного вознаграждает!
Молодая женщина говорила о судебном следователе и об убийстве на Лионской железной дороге.
Этого было вполне достаточно, чтобы окончательно приковать внимание Рене, и без того уже сильно возбужденного вызывающей, пикантной красотой девушки.
Но как раз в эту минуту предмет разговора изменился и стал вертеться исключительно вокруг мелких скандальчиков в медицинской академии.
Время от времени Софи бросала на молодого человека взгляды, в которых все яснее и яснее выражалась ее благосклонность.
Студент положительно ей нравился, и она нисколько не стеснялась показать ему это. Рене все замечал, да и трудно было не заметить, не будучи слепым.
«Только что приехал в Париж, и вдруг — такая встреча, — думал он. — Откликнуться ли? Девушка очень красива и мне чрезвычайно нравится, но богатство ее наряда и драгоценности показывают, что она швыряет деньги зря, без счета. А скромная цифра моего месячного содержания положительно не дозволяет мне осыпать ее дорогими безделушками, как подобает джентльмену. С другой стороны, роль любовника по сердцу, любимого даром и запираемого в шкаф или сундук, когда приезжает сам «покровитель», вовсе не по мне. В конце концов гораздо благоразумнее не заводить знакомства».