Кровавые следы
Шрифт:
У меня, помимо зелёных долларов, была ещё пачка чеков «Америкэн Экспресс». Они заставили меня их тоже обналичить. Сейчас я задним числом понимаю, что очень глупо было брать дорожные чеки на войну, это одна из тех дурацких вещей, которые может сделать лишь американец. Нам также предложили возможность обменять часть наличности на местную валюту. Их денежная единица называлась донг. Так было напечатано на банкнотах, но все называли их «пиастры». Курс в то время составлял 118 пиастров за доллар.
Большинство из нас взяли половину на половину. Наши военные магазины принимали только ВПС. Вьетнамские торговцы хотели пиастры. Однако, большая их часть готова была принять ВПС, тщательно их пощупав, поглядев на свет и прикинув, сколько они будут
После бумажной работы прошло три категорически отстойных дня, скучных с большой буквы «С». Мы выходили на построение четыре раза в день, и нам объявляли имена тех, кого определили в то или иное подразделение. Эти люди затем отправлялись к месту своего назначения.
В остальном мы просто сидели и ждали. Просидеть в палатке три дня, дожидаясь — это вам не на пикник сходить. Так долго я не ждал даже Второго Пришествия.
Были какие-то работы и караульная служба, но мне всё никак не удавалось заполучить какое-нибудь задание для спасения своей жизни. В три часа утра моего пребывания в лимбе я бродил туда-сюда по гравию возле палатки. Один из сержантов оказался понимающим человеком и предложил мне стать часовым, с чем я радостно согласился. Мне и ещё одному парню по имени Винсент выдали винтовки М-14 и по шестьдесят патронов и отправили охранять укрепление из мешков с песком возле главных ворот с 0400 до 0800.
Шоссе №1, также известная, как Безрадостная Улица, пролегала прямо перед нашей позицией в нескольких футах от нас. По ней бежал прерывистый поток велосипедов, мотоциклов и маленьких грузовичков, которые мелькали мимо нас на произвольной скорости. В промежутках было тихо.
Около 0600 часов всё было совершенно спокойно, Винсент пошёл в столовую на завтрак и оставил меня одного. Положение стало опасным. Я не имел ни указаний, ни соображений, как вести себя в любой из бесчисленных ситуаций, что могли возникнуть. Я оказался предоставлен сам себе, а местность моментально стала угрожающей. Тени начали шевелиться, и появились звуки, которых я раньше не замечал. Переключатель на моей винтовке встал в положение автоматического огня раньше, чем Винсент успел намазать маслом свой бутерброд.
За несколько минут до 0700 у быстро приближающегося школьного автобуса лопнула задняя покрышка, и машину занесло боком в сторону моего бункера. В воздух взвилась целая буря камней и гравия. Водитель лишь слегка притормозил, выровнял автобус на дороге, нажал на газ и исчез, так и не узнав, насколько он меня взбодрил и насколько близок я был к тому, чтобы обстрелять его немытый автобус.
В 0800 я сменился с караульного поста и возвратился в ряды безработных. Небольшая хитрость зачислила меня в строительную команду, располагавшую достаточным количеством лопат и тачек, чтобы построить ещё одну плотину Гувера. Мы прошагали на стройплощадку, где немедленно получили день отгула, потому что цемент, который мы должны были заливать в фундамент, не привезли.
В тот день я обнаружил на базе несколько забегаловок, которые армия содержала для развлечений и для прибыли. Там была музыка, пиво и игровые автоматы. Я никогда эти автоматы не любил, но мне нравилось глушить пиво «Хэммс», глядя, как другие проигрывают свои деньги одноруким бандитам.
Через несколько часов после наступления темноты я уже порядочно набрался. Когда начали сыпаться миномётные снаряды, я вышел наружу поглядеть. Вот это зрелище! Великолепная демонстрация огневой мощи, когда снаряд за снарядом обрушивался на базу в полумиле от меня. Сверкали яркие вспышки, за ними следовал глухой грохот. Не похоже было, что какой либо из них может упасть близко ко мне. На этой стадии игры я все ещё ориентировался на окружающих. Никто вокруг меня не мчался сломя голову в бомбоубежище, пропуская вперёд женщин и детей и всё такое. Я тоже оставался на месте. Когда всё закончилось, я пошел спать.
На следующий день в одном из множества неразличимых металлических ангаров некий невидимый клерк пытался одолеть неприступную гору бумаг, которая медленно росла, словно гриб, на вершине его старого деревянного стола. Между глотками растворимого кофе и затяжками «Мальборо», он разделил большую кучу на несколько меньших кучек и разложил их на несколько металлических поддонов. Вуаля! Теперь я служил в 1-ой пехотной дивизии.
Настало время залезть в грузовики, которые грузились в рейс по шоссе №1 в штаб дивизии в Ди Ан. Доехали мы быстро, со скоростью 50 миль в час, с множеством резких манёвров, дабы объехать медленно ползущие повозки и велосипеды по обеим сторонам дороги. Подобная любезность не распространялась на трехколёсные велотележки, которыми управляли исключительно мудозвоны, испытывающие тягу к смерти. Они проскакивали через колонну между грузовиками, шныряя вправо и влево, не обращая внимания на то, что их судьба будет предрешена, случись им ошибиться хоть капельку. Наш водитель даже не притрагивался к тормозам, когда они выскакивали сбоку, перестраивались перед нами, а затем обгоняли едущий впереди грузовик с другой стороны. Чистое безумие.
Поездка также дала мне обширное представление о жизни в трущобах. Вот что получается, когда тысячи фермерских семей переселяются в нео-урбанистические районы без земли и без работы. По сторонам дороги тянулись ряды облезлых шлакоблочных домов без дверей. Голуби сидели в незастеклённых окнах. Дети без присмотра играли в пугающей близости от проносящегося транспорта. Ветер трепал белье, развешанное над кучами навоза, который тут был повсюду. Дворы были маленькие, пустые и неухоженные, нигде я не видел ни одного цветка. Цветок не съешь. Повсюду свиньи и собаки. В некоторых дворах собак было больше, чем детей, и собаки порой выглядели чище. Казалось, что мы сражаемся за гигантскую восточную Тихуану.
Мы прибыли в Ди Ан, проехав мимо вывески, гордо несущей на себе девиз дивизии «Не бывает невыполнимых заданий, не бывает чрезмерных жертв. Долг превыше всего». Вскоре мы вновь занялись ожиданием в огромных дозах, только тут мы зачастую ждали, построившись, как будто что-то должно было произойти. К закату, во время построения, которое, как мы надеялись, было последним за день, что-то произошло.
Тощий человечек с нашивками капрала и папкой официальных на вид бумаг подошёл и заговорил к командовавшему нами унтер-офицеру. Унтер медленно покачал головой и мрачно посмотрел на капрала, как бы говоря, что тот не прав. Капрал подошёл к стою, попытался сделаться выше, чем был на самом деле, и закричал: «Здесь есть кто-нибудь с 91-Браво?» Мы все замерли. Можно было услышать падающий лист. «Парни, среди вас тут есть медики?» — снова закричал капрал. Опять никто не ответил. «Раз, два, три, четыре», — отсчитал он, шагая вдоль строя и указывая пальцем в лицо первым девятерым. «Отлично, парни, вы теперь медики», — объявил он. Затем он объяснил, что из какого-то подразделения вышибли дерьмо, и они потеряли много своих медиков. Теперь им нужно пополнение. Девять человек — которые теперь ругались, проклинали всё и взывали к небесам — получили приказ лезть в стоявший неподалёку грузовик.
— Вот дерьмо! — пробормотал, заикаясь один из девятерых, — Я не какой-то там чёртов медик!
Но он всё равно оказался в грузовике. Я стоял в строю двенадцатым и был этому определённо рад.
Это событие стало самым диким и безответственным решением, что мне приходилось видеть в армии за всё время. Я просто не мог поверить. Я был бы меньше потрясён, если бы капрал приколол мне на плечи звёзды и объявил меня генералом. Трудно себе и вообразить, каково это — лежать с простреленным горлом и получить медицинскую помощь от врача, который учился на автомеханика. Это должна была бы быть шутка. Но это была не шутка. Таковы армейские порядки. Из водителя грузовика делают повара, а из повара — водителя грузовика, а потом удивляются, почему еда всё время опаздывает, а когда приедет, то оказывается несъедобной.