Кровавый апельсин (сборник)
Шрифт:
— Сожалею. — И влез в автобус.
Скотто подмигнул, а Джорджия подошла и стиснула мне руку. Все было очень нескладно и приводило в смущение — немного смахивало на похороны. Мои похороны.
Салли задержалась.
— Давай быстрее, — нетерпеливо сказал Миллстоун из автобуса.
Она взяла меня за руку, улыбнулась своими удлиненными глазами под густыми ресницами. Это прикосновение было самым теплым ощущением, какое я когда-либо испытывал.
Гектор Поллит задумчиво глазел на нас, с таким выражением, будто что-то прикидывал. Поймав мой взгляд, он
— Поскорей! Я замерзаю, — сказал Фрэнк Миллстоун.
Салли задержала мою руку еще на секунду. Затем тихо сказала:
— Мне будет невыносимо смотреть на них сегодня вечером. Я найму машину и привезу твои вещи в Кросхевен, в «Марин-бар». — И она направилась к микроавтобусу.
Солнце уже полностью вышло из-за туч, и тени серебристых чаек коснулись Салли, когда она шла по камням набережной. Гектор помог ей влезть в автобус. Двери захлопнулись, и улица поглотила шум мотора. Я повернулся, думая об иудиной ухмылке Подлита.
Походило на то, что Чарли Эгаттеру, возможно, потребуется профессиональная переподготовка.
На борту «Аэ» установили механический насос, и рыбацкая лодка доставила ее на буксире в Кросхевен. У заведения Хегарти ее вытащили с помощью крана и завели в эллинг.
Билли Хегарти, управляющий верфью, был моим старым знакомым. Невысокий человек, он походил на исключительно хорошо одетого гнома. Когда я спросил, могу ли осмотреть лодку, он ответил:
— Вот уж не знаю. — И отвел глаза.
Билли построил для меня не менее дюжины лодок, мы дружили и верили один другому. Сейчас его маленькое потрепанное лицо покрылось морщинами больше обычного, и я мог догадаться почему.
— Значит, до тебя дошли слухи, Билли?
— Дошли.
— И старина Просероу беспокоится, что я могу здесь сделать нечто и скрыть доказательства?
— Да, что-то вроде этого.
— И он позвонил и сказал, чтобы ты меня к себе не пускал.
— Правильно.
Я не мог просить Билли идти против Просероу. Просероу был довольно-таки безжалостен, а для Билли он служил источником недурного заработка.
— Ну ладно, мне придется это проглотить.
Морщины на лице Билли углубились.
— Бог мой, Чарли, — сказал он с отвращением. — Это паршивое дело, в таком виде. — Он зажег «Свит эфтон» и задымил как паровоз. — Я уезжаю на свадьбу сестры жены. Просероу там тоже будет. Это тут наверху, в Бэндоне, мы отбываем через полчаса.
— Ну ладно, — сказал я, понимая, что лояльность по отношению ко мне одержала верх над нежеланием ссориться с Просероу. — Смотри сам, Билли.
— Часа через два придет парень и выпустит сторожевую собаку. — Он вручил мне ключ от замка Йэйл. Затем спокойно прошествовал к машине.
Было шесть часов. Прогулочные лодки скользили в гавани, и чайки кружили над помойными ящиками «Марин-бара». Я повернулся, как будто желая пройтись по берегу. Когда я оказался на пустыре позади зарослей утесника, среди бочек из-под горючего, я пошел обратно.
Я приблизился к задней части эллинга. На двери было написано: «Частное владение — вход воспрещен». Мои шаги резко отдавались на цементном полу. «Аэ», похожая на большого серебряного кита, сидела на тележках, поблескивая в тусклом освещении, идущем из покрытых плексигласом частей крыши. Я остановился. В эллинге было прохладно и тихо, как в могиле, только слышалось, как капает с корпуса яхты вода.
Я подошел к лодке и толкнул руль. Он свободно провернулся на баллере, тот не пошевелился, что было невероятно.
Мои рули представляли собой подвижную лопасть обтекаемой формы. Когда рулевой поворачивает свое колесо, податливая поверхность руля изгибается в сторону, противоположную той, в которую крутанули штурвальное колесо. Давление воды на эту сторону руля ослабевает, обеспечивая дополнительную силу, которая смещает корму, а нос поворачивается в нужном направлении. Но изменение движения воды затрудняет ход лодки, снижает ее скорость. При моей системе воздействие этого отклоняющего эффекта уменьшилось в значительной степени — поэтому мои лодки были быстроходнее и требовали меньше физических усилий от рулевого при перекладке.
Я подтащил стремянку, взял коробку с инструментами и принялся за работу.
Руль — это лопасть из пенопласта и углеродистой стали. Она уютно сидит в баллере, удерживаемая на месте парой болтов с головками.
Болты никуда не подевались, я начал отвинчивать их большой отверткой, снял. То, что я увидел, заставило меня замереть.
Болты из титана стоили двадцать фунтов каждый. Может быть, поэтому кто-то заменил их обычными алюминиевыми.
И оба они были сломаны, позволяя баллеру руля свободно болтаться. Вот почему управление отказало. Удивительно, как оно еще продержалось столько времени.
Осторожно я вложил сломанные болты в их отверстия, поднял перо руля в прежнее положение и закрепил верхние болты. Затем вышел через заднюю дверь эллинга, осторожно вернулся кружным путем на побережье и медленно направился к «Марин-бару».
Вокруг в вечернем солнце зеленели крутые берега гавани, кричали чайки. Я был в трансе. Диверсия. Слово из времен Второй мировой войны. Обычно не употребляемое в связи с яхтенными гонками.
Я толкнул дверь из матового стекла и вошел в продымленную духоту бара. Салли ждала у окна, около кипы матросских чемоданов. Она бегло посмотрела на меня, заказала горячее виски и пересела в кресло поближе к камину. Я ощутил наконец, что совершенно промок и окоченел.
— Что случилось? — спросила Салли.
— Кто-то намеренно испортил руль, — сказал я.
Ее стакан замер в воздухе на полпути от стола ко рту. Я наблюдал, как окаменело и побелело лицо Салли, когда до нее дошел смысл моих слов.
— Тогда и на «Эстете» была совершена диверсия?
— Не исключено.
— Значит, Хьюго убили? И Генри?
— Возможно, что именно так. Хотя это не очень умно. Недостаточно надежно.
Она кивнула.
— Две лодки, — сказал я. — Обе с моим новым рулем. Обе потеряли управление. Как это объяснить?