Кровавый апельсин (сборник)
Шрифт:
Отец размешивал яйца всмятку и смотрел по телевизору «Песни хвалы» [39] , явно получая удовольствие. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь, но он был не в форме. Я прошел на свою половину, решил, что пить виски не буду, и позвонил Джорджии.
Она пришла около восьми, нагруженная пакетами из магазина, в забрызганных краской джинсах и старой синей шерстяной кофте. Мы сидели за столом и ели Приготовленных ею жареных цыплят.
Я попросил:
— Расскажи, что произошло после того, как вы уехали с Просероу?
39
«Песни хвалы» — телевизионная
— Мы вернулись к Просероу. Он собирался куда-то уходить, но мы немножко посидели, выпили. Не слишком веселое общество.
— Кто-нибудь отлучался?
— Ты смеешься? Куда там идти? Во всяком случае, старикан Брин чувствовал себя очень неважно. Да и все мы тоже.
— Так вы просто посидели и пошли спать?
— Мы поиграли в покер. Арчер немножко за мной ухаживал. Он всегда так, я ли это или кто-нибудь другая, лишь бы в юбке. Весьма лестно. — Она скорчила гримасу.
— В самом деле? — сказал я. — Арчер? Он мне казался таким... ну, как государственный деятель.
— Во всяком случае, я пошла спать вскоре после этого. И Скотто тоже. Другие сидели допоздна. Сегодня за завтраком мы почти не разговаривали, вернулись все одним самолетом.
— И насколько тебе известно, никто вчера вечером не отлучался?
— Во всяком случае, в машине. Я спала в передней части дома.
— Ты уверена?
— Да. Потому что слышала, как вернулся Гектор Поллит.
— Вернулся?
— Гектор вылез из автобуса в Кинсейле. Сказал, что ему надо с кем-то увидеться. Он приехал на такси после полуночи.
— Правда? — сказал я. — В самом деле?
Джорджия посмотрела на меня пристально.
— Чарли, в чем, собственно, дело?
— Ничего особенного. О чем говорили в доме?
— О тебе главным образом. Они прошлись по всей твоей карьере, ну и... Как бы правильнее выразиться? Производили переоценку.
Я кивнул. Я думал о Поллите. О нем и Эми, в Кинсейле предоставленных самим себе. Зачем кому-то из них портить «Аэ»?
После ухода Джорджии я лег в постель и лежал, глядя в потолок. Эми в зеленых резиновых сапогах все еще крутилась у меня в голове, но теперь — вместе с Гектором Поллитом, одетым в мокрую одежду, крадущимся в темноте. Меня изрядно беспокоили события того дня. И медленно, но верно число подозреваемых росло. Почему Миллстоун сказал: «Я не думал, что ты захочешь все это проделать»? И Арчер. Он всегда говорил немного, но иногда в его лице проглядывала такая холодность, что казалось, он способен на все. Даже Салли могла бы это сделать, у нее имелась такая возможность... Но если и дальше рассуждать в таком духе, можно дойти до мысли, что я это сделал сам.
Опять утро. Телефон разбудил меня в восемь. Эми. Я чувствовал себя одуревшим и совсем не в форме, чтобы противостоять ей.
— Что тебе нужно? — сказала она.
— Хотел с тобой поговорить.
— Я к твоим услугам. Не можешь ли побыстрее? У меня есть гораздо более важные дела.
Я все еще не совсем проснулся и не мог придумать, как потактичнее сказать то, что собирался. Но все-таки я спросил:
— Послушай, Эми, я хотел узнать, что ты делала в Кинсейле?
Я услышал шум ее дыхания и легко смог представить напряженную лисью мордочку Эми.
— Не понимаю, о чем ты?
— Ты была в Кинсейле.
— Кто это сказал?
— Я говорю.
— Занимайся своими чертовыми делами.
— Эми, я пытаюсь выяснить, что случилось с «Эстетом».
— Я полагала, что это уже всем известно. Особенно тебе, — сказала она. — Ты видел «Дейли пост»?
— А что там?
— Прочти и узнаешь. О-о, они доберутся до тебя, слышишь ты, ублюдок?
Трубку она положила явно с треском. В ушах у меня еще звучал голос Эми. Она, без сомнения, мечтала погубить мою карьеру. Но так ли сильно, чтобы совершить диверсию?
С дурным предчувствием я оделся и выбрался из дому.
Я понял, что дела плохи, по тому, как на меня посмотрел старик Джордж Мадиннис в своей лавке. Но до какой степени плохи, не знал.
Заголовок в «Дейли пост» гласил: «Лодка №2 избежала гибели», и далее продолжался весьма односторонний разбор биографий — моей и моих гостей. Алек Брин и Фрэнк Миллстоун были на пути к тому, чтобы стать общественно значимыми фигурами, и «Пост» обошлась с ними с обычной для нее подхалимской почтительностью. Но ко мне это ни в коей мере не относилось. Здесь у них не было ни малейших угрызений совести. Новая авария, писала газета, подтвердила подозрение, что мои рули (непонятным способом им удалось придать оттенок чего-то неспортивного этому предмету) представляют собой опасность для общества. Рассказывалось подробно, как репортер, пытаясь разыскать меня, выяснил, что я остановился в отеле «Шэмрок» с женщиной по фамилии Эгаттер. А известно, что я не женат. Та же история повторялась в большинстве других газет с различной степенью резкости, некоторые процитировали высказывание Просероу, что он больше не желает меня видеть и встретится со мной только в суде, где собирается предъявить мне счет и отобрать у меня последний пенс. Насколько я мог судить, единственное благо заключалось в том, что, когда суд присудит мне заплатить издержки, я уже буду полностью разорен. Хьюго всегда считал, что газетные сообщения — это всего лишь пустая трепотня. Мне его ужасно не хватало, поскольку я обнаружил, что слишком всерьез воспринимаю напечатанное.
Пока я изучал кипу газет, телефон беспрерывно звонил. Большей частью это были репортеры. Я сумел отделаться от них, прикинувшись, что я — это не я. У последнего звонившего, однако, манера говорить была не похожа на репортерскую. Его голос звучал веско, без наглости или заискивания, присущих газетчикам.
— Я бы хотел поговорить с мистером Эгаттером, — сказал неизвестный.
— Кто говорит?
— Полицейский инспектор Неллиган, Плимутское отделение уголовного розыска.
— В связи с чем?
— Я бы предпочел говорить с мистером Эгаттером.
— Это я.
— А-а. — Последовала пауза. — Могу я заскочить к вам?
— Если хотите.
— Через десять минут, — сказал полицейский, — если это удобно. — Хотя прозвучало все так, словно ему совершенно безразлично, удобно мне или нет.
— Пожалуйста, — ответил я.
Я позвонил своему адвокату и попросил его просмотреть газеты с целью определить, нет ли там чего-нибудь, что можно расценить как клевету. Он ужаснулся, поняв, о каких суммах идет речь. Я пошел повидать отца, тот смотрел по телевизору международные соревнования по крикету и пощипывал себя за нос. Он не узнал меня. Сестра Боллом сказала, что он очень плох.
— Сегодня он обделался, — объявила она.
— Но это не так уж необычно.
Она поджала красные губки.
— Э... мистер Эгаттер, — спросила она, — не знаете ли вы случайно, когда я могу ожидать получения жалованья?
— Извините, — сказал я. — Совершенно забыл.
Она выдала точно отмеренную порцию запачканных помадой зубов над накрахмаленным бюстом, и частицы пудры просыпались на ее небольшие усики.
— Ничего, — сказала она. — Я знаю, у вас много забот.
На столе рядом с чашкой кофе лежал экземпляр «Дейли пост». Я выписал чек на огромную сумму и ушел. Когда я вернулся на свою половину, телефон вновь трезвонил. Сняв трубку с рычага, я обложил аппарат четырьмя подушками. Был полдень. Обычно во время ленча я не пью, но утро, подобное сегодняшнему, заставило бы и Иова [40] выпить. Я достал пиво и сел, вновь просматривая газеты и делая усилия, чтобы мне не стало совсем плохо.
40
Иов — библейский персонаж; богобоязненный, благочестивый, непорочный человек.