Кровавый остров
Шрифт:
– Сойди, пастырь, с горы, ибо они взывают к тебе, – тихо произнес он. – Приди, пастырь, и вновь отправляйся в путь твой!
Он отвернулся от окна и сказал:
– Мне было лет десять, когда отец взял меня с сестрой-малышкой из нашей деревеньки Лех с собой в Штубенбах: туда как раз приехали бродячие цыгане-циркачи. Нас было только трое: моя мать отказалась идти и наказала батюшке следить за нами в оба, поскольку многие верили, что цыгане крадут детей. «Дьяволопоклонники» – так она их называла. Но мой батюшка, пусть и был всего лишь бедным крестьянином, всей душой любил приключения, и мы все-таки пошли. Там были плясуны, и акробаты, и гадалки – и кушанья, да какие! Mein Gott, вы такого и не пробовали! И средь бела дня к нам подошли двое, один очень старый, а другой сильно моложе – быть может, его сын – и предложили заглянуть в их шатер за скромную мзду. «Зачем? – спросил батюшка. – Что такого в вашем шатре?» И старик ответил: «Идите и сами увидите». Так что батюшка заплатил, и я вошел. Без батюшки и без сестренки. Младший цыган велел: «Не пускайте ее. Она должна ждать снаружи», – а оставить сестренку одну снаружи, чтобы ее вдруг украли, батюшка боялся – или боялся маминого гнева, если бы сестренку и в самом деле вдруг увели. Я вошел один. Там был большой деревянный ящик – он показался мне очень похожим на гроб, – а в ящике лежало чудовище. Я замер от страха, будто к месту примерз. «Что это?» – спросил я у старика. «Это чудовище, – сказал он, – которое убили мои собратья в Египте. Оно называется «грифон». Этот еще детеныш. А вырастают они очень большими, такими большими, что заслоняют солнце. Разве он не прелесть?» У него были тело льва, голова орла и удав вместо хвоста. Подделка; и довольно грубая. Они сшили части тел толстой черной бечевкой, но к этому заключению я пришел лишь много лет спустя. А тогда я был всего лишь ребенком, и глаз не мог отвести. Что это такое и как вообще может существовать такая тварь? Я помню, как в моей груди теснились чувства, словно огромная рука выжимала всю жизнь из моего сердца. Я хотел бежать прочь; я хотел остаться. Я хотел отвернуться; я хотел посмотреть поближе… Оно удерживало меня, и, каким-то странным образом, на понимание которого я и не претендую, я удерживал его. Я все еще его держу. А оно все еще держит меня.
Он вновь отвернулся к окну. Солнце пробилось из-за зданий на восточной стороне улицы, затопив авеню золотистым светом.
– В тот-то день все и началось.
– Мне было пятнадцать, и мое первое чудовище звали так же, как меня, – сказал Джейкоб Торранс. – Оно явилось домой от любовницы, высосав бутылку ядовитого пойла, и принялось избивать мою мать столярным молотком. Так что я схватил первое, что подвернулось под руку – так вышло, что это был его мушкет, «спрингфилд», – и проделал у него в затылке дыру размером с репу. С тех пор я и убиваю чудовищ.
Фон Хельрунг морщился.
– Томас Аркрайт не был чудовищем… пока вы его таковым не сделали.
– Откуда вам знать? Аркрайт вам сказал? Нет! Вы это предполагаете, говорите наугад! Помимо Кернса, за этим покерным столом минимум две партии игроков, мейстер Абрам. Три, считая нас. Те, кто, как Аркрайт боялся, убили бы его, раскрой он карты, и те, кто убили бы нас, если б хоть волос упал с его лысеющей головы. Понятия не имею, кто бы могли быть первые, но держу пари, что вторые – правительство Ее Величества. С моей точки зрения, вполне логично. Если бы я был Кернсом и знал жердочку, на которой сидит магнификум, я бы запросил за это немало. Гнездовище, конечно, можно было бы продать задорого – но вы только подумайте о курочке-наседке, капли слюны которой достаточно, чтобы мозг взрослого мужчины превратился в студень. Да Кернсу заплатили бы по-королевски – в буквальном смысле слова!
– Но зачем англичанам подсылать к нам шпиона, если ключ к магнификуму у Кернса? – спросил фон Хельрунг.
– Сейчас я до этого дойду. Аркрайт явно знал, что гнездовище – у Уортропа. Уилл вычислил это сам, в одиночку. А единственный источник, от которого Аркрайт мог это узнать, – Кернс. Если, конечно, первая партия, кем бы они ни были, ему не сказала – или другая партия, о которой мы пока ничего не знаем, но я так пока не думаю. Полагаю, ему сказал Кернс. Конечно, не сам Кернс лично – британское правительство, те парни, что его прислали. А прислали они его затем, что Уортроп был им для чего-то нужен.
– Нужен им… для чего? – фон Хельрунг казался сбитым с толку.
– Не знаю наверняка. Но я убежден, что Джон Кернс, заполучив гнездовище, не знал, откуда оно. Вот почему они подослали к нам шпиона. Если ты знаешь, откуда берутся гнездовища, зачем тебе первоклассный охотник на монстров? Ты просто идешь прямиком к монстру. Но если ты этого не знаешь, то придется тебе лезть по бобовому стеблю, как в сказке [62] . Так что же делать парнишке нашему Джеку, у которого есть золотое яичко – но нет гусыни, которая его снесла? Ему понадобится охотник на гусей. И не просто первый встречный охотник на гусей. Эта гусыня особенная; гусыня гусынь… хм, гусей. Не всякий охотник тут подойдет. Только самый лучший в мире. Однако поговорить с ним начистоту смелости тебе не хватает. Ты не признаешься ему, зачем тебе эта гусыня; с какой-то стати он вбил себе в голову, будто монстрология имеет какое-то отношение к морали.
62
Имеется в виду народная английская сказка «Джек и бобовый стебель», также известная как «Джек – победитель великанов». В ней юноша Джек, вырастив из волшебных бобов гигантский бобовый стебель до самого неба, забирается по нему в дом к великану-людоеду и крадет у того заколдованную гусыню, несущую золотые яйца.
Фон Хельрунг подумал немного и затем фыркнул с отвращением.
– И Аркрайта прислали сюда выслеживать Уортропа, пока тот выслеживает магнификум? Абсурдно, Торранс. Как только Пеллинор найдет логово магнификума, британцы Кернсу и пенни не заплатят.
– Вот тут, я думаю, в игру и вступает первая партия. Кернс пошел к кому-то еще. К другому правительству – может, к французам, они с англичанами друг друга терпеть не могут – и стравливает их теперь к своей выгоде.
– Как?
– Не знаю. Может, Уортроп знает. Это следующий шаг, и предлагаю не терять времени попусту и сделать его. Вскоре они будут ждать возвращения Аркрайта, а Аркрайт не вернется вообще никогда.
– Потому что вы его убили, – пискнул я. Я все еще был в бешенстве. – Вам вовсе не обязательно было это делать.
– Ты полагаешь? В любом случае, я убил его только в самом общем смысле слова.
– Зачем вы его убили, Джейкоб? – тихо спросил фон Хельрунг. – Чего вы боялись?
Торранс сперва промолчал; он теребил свой перстень. Nil timendum est.
– Ну, он угрожал отправить меня на виселицу, но это так, мелочи. Как с вами в том цыганском шатре, мейстер Абрам. Стоило нам его связать, как alea jacta est, жребий брошен. Будем придерживаться плана Уилла, и нас арестуют – или хуже, чем арестуют – за похищение и пытку британского офицера, а Уортроп останется гнить там, куда его засунули, пока не станет старше вас.
– А что, если они его туда не засовывали? – заорал я. – Что, если Аркрайт солгал? Вам не следовало его убивать. Теперь мы можем вообще никогда не найти доктора!
Торранс довольно долго смотрел на меня с каменным лицом, а затем пожал плечами. Пожал плечами! Я бросился на него, намеренный забить его до смерти голыми руками, задушить его насмерть. Фон Хельрунг спас ему жизнь. Он поймал меня за руку и отдернул назад, прижал мою голову к своей груди и погладил меня по волосам.
– Так вас не тревожит его самоубийство? – спросил фон Хельрунг Торранса. – Которое вы так удобно подстроили?
– Ну, когда дело доходит до такого, у каждого должен быть выбор – и думаю, кошмары меня сегодня мучить не будут.
– Завидую вам, Джейкоб, потому что меня-то будут.
Я подождал, пока Торранс не удалится в гостевую спальню, и лишь затем подошел к фон Хельрунгу с просьбой. Я называю это просьбой, но по правде говоря, это больше походило на требование.
– Я еду с вами, – сообщил я ему.
– Это чересчур опасно, – не без доброты ответил он.
– Больше никто без меня никуда не поедет. Если попытаетесь, я сяду на корабль зайцем. А если не получится, доберусь вплавь. Это я выяснил, где его держат. Я заслужил это право.
Он положил руку мне на плечо.
– Боюсь, это больше бремя, чем право, mein Freund Уилл Генри.
Тем же днем я простился с Адольфусом Айнсвортом, который даже по своим меркам пребывал в отвратительном расположении духа.
– Плевать мне, кто что говорит, – огрызнулся он, в ярости щелкая вставными зубами. – Кто-то побывал в Комнате с Замком! Я всегда вешаю кольцо с наружным ключом так, чтобы он смотрел внутрь, и куда, по-твоему, он смотрел нынче утром?
– Наружу?