Кровавый пасьянс

Наст Алексей

– Приехали.

– Разбабахаешь ты свою машину, Лёня, с такой ездой.

– Я научусь, Ли.

– Зови меня Сергей.

– Ли более звучно. Суперагент Ли Отважный разыскивает злого шпиона.

– Выходим, Арахов Невыносимый. По спецканалу Сергей сделал запрос в ГРУ о прошлом главаря дальневосточной вьетнамской преступной группировки Хэн Хана. Ответ пришел незамедлительно.

Хэн Хан не проявлял своей незаурядности вплоть до начала изменений в политике коммунистической партии родной страны – в это самое время идеи рыночных реформ легли на благоприятную тропическую почву Социалистического Вьетнама. В страну получили доступ западные туристы и бизнесмены. Хэн Хан жил в родной деревне, еле сводя концы с концами. Супруга его умерла, а подраставшая дочь Лан Джи приносила больше неприятностей, чем радости, – она бегала в рисовые поля к молодым парням, и ее не

раз видели в однозначно объяснимых ситуациях. Но однажды случилось так, что приезжие французские туристы застали Хэн Хана с дочерью на окраине деревни. Французы (два толстяка с красными руками) показали Хэн Хану деньги и стали расспрашивать о сомнительных удовольствиях в их краю. Кроме банальной проституции, предложить было нечего. Но французы были горазды на выдумку. Узнав, что Лан Джи родная дочь приветливого вьетнамца, они попросили Хэн Хана, за хорошую плату, потешить их извращенную похоть: они предложили Хэн Хану совокупиться с Лан Джи. Хэн Хан возмутился, но Лан Джи, увидев деньги, скинула одежду: «Отец, я уже давно женщина, какая разница, кто со мной сольется в очередной раз! Зато у нас будет много денег!» Хэн Хан не устоял: нищета вселяет ад в души людей. Он овладел Лан Джи. Туристы, все тщательно снимавшие на видео, очень довольные, щедро расплатились и уехали в Ханой. Хэн Хану было стыдно, он стал бояться дочери, избегал ее, а когда говорил с ней, не смотрел в глаза. Но через трое суток французы вернулись, снова заплатили деньги, и Хэн Хан пользовал дочь уже со спокойным сердцем. Потом были другие туристы – из Франции, Бельгии, Германии. Прилюдные соития, помимо денег, уже приносили Хэн Хану извращенное удовольствие. Односельчане долго не могли выпытать у Хэн Хана, что такого находили иностранцы в доме скрытного хитреца. Доходы Хэн Хану скрыть не было возможности, и, напившись пьяным, он разболтал тайну опустившимся от пьянства и бедности приятелям. В следующий приезд иностранцев потешали уже четыре семьи. В Ханое стали поговаривать о появлении в джунглях «деревни извращенцев». В Европе, в клубах определенного толка, из уст в уста передавалась молва о новом вьетнамском аттракционе – отцы пользуют дочерей, а потом уступают их туристам.

«Прибыльный бизнес» прекратили не спецслужбы или борцы за нравственность, а «новые вьетнамцы». В деревню примчались пять джипов «Лендкрузер», мускулистые суровые парни, в джинсовых майках, с бамбуковыми палками в руках, обыскав хижины, согнали на площадь все население и быстро выявили «виновных». Хэн Хан и его дружки получили по сотне палок – избитые, они были брошены в сточную канаву, а их дочерей в назидание всем остальным увезли в Ханой для занятия «честной» проституцией.

Через два месяца Хэн Хан окончательно оправился от побоев; продав дом и нехитрый скарб, он отправился в Ханой искать дочь. Мытарства по трущобам и притонам трехмиллионного города оказались не напрасны – Лан Джи «работала» в притоне у реки. За неутомимость в любви она получила прозвище Ханойская Дырка. Притон охранялся боевиками Чхук Пына – одного из ханойских авторитетов. Хэн Хан дал знать дочери, что он в городе. Только через неделю Лан Джи удалось бежать. Но оставаться в Ханое было нельзя – Чхук Пын не терпел непокорности, Хэн Хана и Лан Джи ждала мучительная смерть в случае поимки. Боевики Чхук Пына привязывали казнимых к земле, из которой уже тянулись ростки бамбука, и за ночь тела несчастных пронзались молодыми стеблями насквозь.

Добравшись до Хайфона, отец и дочь решили бежать из страны – у Хэн Хана еще оставались сбережения от прежних заработков в деревне. Дешевле всех брались вывезти тайных эмигрантов россияне: за три тысячи долларов Хэн Хан с дочерью в трюме сухогруза «Петропавловск» в компании сотни подобных себе беглецов доплыли до Дальнего. Здесь была большая вьетнамская община – главарь вьетнамцев Нгу Енг взял Лан Джи (теперь Ольгу) себе в наложницы, а Хэн Хана пристроил в свой ресторан. Год за годом Хэн Хан был покорен, исполнял для Нгу Енга щекотливые поручения, заводил знакомства среди вьетнамцев, русских, корейцев, китайцев, со всеми был приветлив и учтив, все знали Хэн Хана как расторопного и верного слову человека. Ольга родила Нгу Енгу ребенка. Размякший Енг, боясь налоговой полиции, переписал свои рестораны на верного Хэн Хана. И тут Хэн Хан сбросил маску. Во главе группы подонков он ворвался в дом Нгу Енга и устроил резню – убили Енга, всю его охрану, прислугу и младенца. Ольгу Хэн Хан выволок за волосы на улицу: «Теперь ты свободна, дочка! А я богат! Теперь будут подстраиваться под нас, и тебе уже не придется продавать свое тело и душу!» –

«Ты убил моего ребенка!»

– Что? – Арахов отвлекся от сосредоточенного курения сигареты, хотя в кабинете висела предупреждающая табличка.

Сергей сидел за монитором компьютера и читал выведенную на экран монитора информацию.

– Представляю, каково ей было, этой Ольге, – дед убил внука… Значит, они и правда в ужасной ссоре, и братья Акашины тогда-то взяли Ольгу в оборот.

– Может, Ольга не любила своего ребенка, родила-то она его не по собственной воле – она была бессловесной наложницей Нгу Енга, который вдруг проникся к ней чувством и пожелал иметь от нее детей.

– Здесь пишут – после гибели Нгу Енга контактов между Лан Джи и Хэн Ханом не замечено.

– Это у них написано, а я тебе говорю – засекали их!

– Ты чего тут куришь?! Вон табличка – «Не курить»! По-английски написано. Для кого?

– Наверное, для английских шпионов. Наши все здесь курят. Для чего здесь пепельница?

Сергей только сейчас обратил внимание на пепельницу, давно не мытую. Арахов пояснил:

– Велели повесить табличку – повесили. Здоровый образ жизни все пропагандируют из Кремля. Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. Но помрет же. Все равно помрет. А у нас, у контрразведчиков, работа, в основном, мозговая. А мозгу удобнее работать в комфорте. А раз человек курит, привык курить, ему просто хочется покурить, когда мыслишь, мозгуешь, анализируешь. Вот и курят, несмотря на табличку. Думают, запрет объявили, и все покорились. Фиг вам! Как сказал один знаменитый артист: пить буду, курить не брошу… А что случилось, когда Горбачёв объявил антиалкогольную кампанию в СССР? Чё, бросили пить? Страна развалилась.

– Ты что так взвился? – удивился Сергей. – Я просто спросил.

– Все узнал, что хотел? Поехали отсюда.

Из информационного отдела УФСБ поехали обедать в центр города.

– Почему не домой? – ныл Арахов, выворачивая руль.

– У меня мысль свербит в голове, что сегодняшняя встреча не последняя. Из-за меня у боевиков Хэн Хана вышла стычка с китайцами. За мной должны следить.

– Кто?

– И вьетнамцы, и корейцы, и китайцы. Как только я окажусь в укромном помещении кафе за столиком, ко мне подсядут.

– Подсядут, если ты за столиком будешь один.

– Да.

– А я? Я жрать хочу. Когда я сытый, я охотнее служу родине.

– Заворачивай к тому книжному магазину. Вон, купишь себе палку шашлыка и потусуешься у книжных прилавков, а я подожду связных…

«Приора» прижалась к тротуару. Аккуратно утопив все штырьки дверных замков, Арахов демонстративно потянул носом ароматы, исходившие из открытых дверей кафе, и, подбросив ключи на ладони, пошел в Краевой книжный центр. Сергей отправился в кафе.

В полутемном зале за многочисленными столиками гомонили посетители, в основном студенты. Официантка в красном переднике торопливо разносила заказы – пиво, салаты, пельмени, супы, закуски. Сергей присел за второй столик от двери, заказал стакан горячего какао. Есть совершенно не хотелось, но от сырости, исходящей от весеннего моря, он совершенно продрог. Он пил неторопливо какао, оглядывал посетителей. Нет, не правильно он рассудил, что именно в общественном месте на него выйдут люди одной из мафиозных группировок. Выжидая, он утрачивает инициативу – выйдут на него представители диаспор, не выйдут. Надо самому искать встречи. Надо торопиться: Дракон Любви не на печи валяется, он рыщет в Дальнем, выведывая государственные секреты.

Сергей допил какао и пошел в книжный магазин. Арахов у книжного развала задумчиво листал толстенную книгу в глянцевом переплете.

– Что так скоро? – спросил, не отвлекаясь от чтения.

– Интересная книга?

– А… про индейцев. Чингачгук Большой Змей, бледнолицые, Верная Рука. – Арахов захлопнул книгу и вернул ее на место. – Я вот думаю: индейцы давали имена в соответствии с чертами характера… А Чингачгука звали Большой Змей.

– Вредный был дядька, пакостил много.

– К тебе никто не подошел?

– Нет. Зря я начал вилять… Ждать. Неожиданная встреча с Хэн Ханом не должна была отвлекать от намеченного плана. Мы собирались поговорить с боссом корейцев Кимом, значит, должны ехать к нему в ресторан.

– Сережа. Сашка в своем ресторане бывает утром. Как ты помнишь, он пьет там кофе капучино.

– Что ты предлагаешь?

– Я? Ты ведущий агент, ты и предлагай.

– Я залетный орел, а ты местный. Тебе карты в руки. Не хочется день терять. Дракон Любви не дремлет.

– Хорошо. Давай покатаемся, подумаем, куда-нибудь заедем, переговорим. Но, перво-наперво, я все-таки пожую. О’кей?