Кровавый песок
Шрифт:
Светало. Щербак поежился от сырого ветра и зашвырнул в только что выдолбленную лунку еще горсть размокшей макухи, смешанной с глиной. Рыбалка — великая вещь. Особенно, когда надо расслабиться и подумать.
«Но Агеев не любил мороженое и взял бы скорее пиво, если бы потянуло на холодненькое, а его жена говорит, что тоже в последние дни мороженого не покупала, а если и покупала, то не ела дома».
Щербак открыл баночку венгерской консервированной кукурузы. Задумчиво сгрыз несколько зерен, остальное — залил ванильной эссенцией. Помешал палочкой, пахнет вроде вкусно. Забросил
«Итак, этот козел имел наглость прийти к Агееву домой… Почему он, а не она? Это мы знаем. Она стульчак на унитазе поднимать бы не стала. Значит он. Пришел, забрел отлить, вынул бутылку минералки из холодильника. Видимо, и выпил ее там же. Аккуратно переворошил стол. Забрал баксы и спокойно свалил».
Щербак неотрывно смотрел на поплавок. Тот равномерно подымался и опускался на мелкой ряби, пермежающейся льдышками. За спиной уже всходило что-то похожее на мутное солнце и даже, кажется, стало припекать в затылок. И тут первый раз клюнуло. Щербак мастерски подсек и начал медленно выбирать леску. Килограмма на полтора красавица, похоже. Осторожно подвел к самому берегу, дернул. Твою мать! Рак. Сантиметров десять вместе с хвостом и усами. Отодрал его от крючка, забросил подальше.
«Отпечатков нет, следов нет, запах, наверное, был, но сейчас уже поздно. По мороженому его тоже не отследишь. Пломбир он и в Африке пломбир. Даже если напрячь экспертов, вычислить каким заводом или ЧП он изготовлен. Ну, пусть даже выясним точное название, цену и вид упаковки, купить он его мог наверняка местах в двадцати в радиусе пяти минут от дома Агеева».
Щербак вытащил уже штук пять плотвичек, и все они суетливо плескались в пластиковой бутылки из-под пепси запросто проскочив внутрь сквозь горлышко.
«Но других зацепок все равно нет. Никто из соседей никого постороннего не заметил и подозрительного тоже. Но про мороженое мы не спрашивали. Значит, как не крути, надо опросить соседей еще раз. Возможно, как раз мужик с текущим по рукам пломбиром кому-то и запомнился».
Уже начало десятого. А рыбы не прибавилось. Щербак с досадой выплеснул добычу и поехал на работу.
Во дворе, в открытом гараже, пятнадцатилетний пацан возился с мопедом. В прошлый раз он тоже возился, и в день смерти Агеева — тоже. А звали его, кажется, Лешей. Или Гошей?
— Привет, герой асфальта.
— Здравствуйте. — Пацан посмотрел внимательней. — Опять по поводу Агеева?
— По поводу.
— Я уже в прошлый раз задолбался говорить. Все рассказал, что вспомнил. Отстаньте, а?
— Отстану. Только скажи, ты в тот день человека с мороженым около подъезда видел?
Пацан задумался.
— Вообще-то… Только не около подъезда. Во дворе.
— А в дом он не заходил?
Пацан снова задумался.
— Фиг его знает.
— Понятно. Можешь описать, как он выглядел?
— Легко. Мужик не старый, не папик, короче. Двадцать пять — тридцать, где-то так. На правой руке татуировка выше… ну… ладони, прикольная: как бы волчья морда и вокруг…
— Чего-то ты врешь. Как это ты наколку зимой разглядел?
— Сами же сказали: мороженное мужик жрал. Не в перчатке же.
— Ладно, считай, убедил. На внутренней стороне руки или на внешней татуировка была?
— На внешней. Она, татуировка в смысле, еще забинтована была. Он руку тянул, чтобы мороженым не обделаться и повязка сползла.
— Понятно. — Щербак дал пацану блокнот. — А ну-ка нарисуй татуировку. Желательно в натуральную величину.
— Да не люблю я рисовать!
— Иди ты! Рисовать он не любит! А что же ты любишь?
— Мопед свой люблю.
— Хм… Ну ладно, вот сообрази к нему какой-нибудь прибамбас. — Щербак протянул два червонца. — А теперь рисуй давай и поталантливей.
Леша-Гоша нарисовал только растительность до боли напоминающую камыши. Вместо волчьей морды у него получилась непонятная загогулина, которую он так и подписал: «волк».
— Короче, как-то так. И это только та часть, которую из-под бинта видно было, а что там ниже, откуда мне знать…
— Ничего, сойдет, — солидно произнес Щербак. Гоготать было бы неверно с педагогической точки зрения, и со всех остальных точек неверно. Пацан явно не все еще вспомнил. — Сойдет, — повторил Щербак, — а больше никаких особых примет у него не было?
— Не-а. Вроде не было.
— А как он, вообще, выглядел? Рост, комплекция, цвет волос, и так далее?
Пацан, видимо утратив интерес к разговору, или желая скрыть стеснение, снова взялся за работу.
— Мужик как мужик. Среднего роста. Волосы темные. Увижу — узнаю, если надо. А так, как я его опишу? Лучше мозги не перегревать. А то перемешается все, что видел и чего не видел. Короче, надо будет — опознаю.
Как версию можно принять предположение, что убийца недавно сделал татуировку, которая еще не зажила. Значит надо обходить заведения специализирующиеся на татуировках, в надежде, что кто-то из мастеров вспомнит, кому недавно делал что-то похожее.
Сколько интересно таких салонов в Москве? Если этот тип вообще в Москве татуировался. Запросто мог это сделать, к примеру, в Японии или в Жмеринке. Или пять лет назад, а сейчас просто порезался или обжегся, потому и забинтовал руку. А может, это и вообще не убийца был, а просто еще один любитель мороженого…
Щербак решительно взялся за телефон — если вообще ничего не делать, решение не приблизится.
В платной справочной надиктовали шестьдесят четыре номера. Позвонив по первому, он долго в подробностях описывал татуировку, пока мастеру на том конце провода не надоело, и он не оборвал Щербака, объяснив, что волк в камышах — это кельтская татуировка, а они занимаются японскими.
И то легче. Дальше Щербак спрашивал уже только о кельтских татуировках. Но легче не оказалось. Из шестидесяти четырех салонов кельтские делали в пятидесяти двух, и все равно пришлось описывать и камыши и волка, выясняя, есть ли у них такая картинка в каталоге и делали ли они что-либо подобное в последний месяц.