Кровавый пир. За чьи грехи?
Шрифт:
В это время вошел Первунок, внося жбан горячего вина и стопу.
— Испей, сыночек, на дорожку! — ласково сказал ему отец.
— Сбирай людей! — приказал Сергей Первунку.
Тот поклонился и выскользнул из горницы. Сергей встал и быстро оделся. Он надел кафтан, опоясал его кушаком, прицепил к боку саблю и засунул за пояс пистолет.
— Кольчугу бы набросил! Не ровен час…
— Пустое!
Сергей залпом выпил две стопы горячего вина, и силы его словно удвоились.
— Ну, иду. Благослови, батюшка!
— С Богом, с
Сергей вышел во двор. Луна ярко светила, и он увидел кучку подобранных один к другому молодцов из холопов.
— Ну, — сказал он, подходя к ним, — все у вас в порядке?
— Все, государь! — ответил Первунок,
— Так слушайте! На усадьбу Чуксанова пойдем. Ты, Первунок, возьмешь с собой десяток и с задов в сад перелезешь с молодцами. Ты, Кривой, пяток возьми и за амбарами перелезешь; ты, Сова, с другой стороны, а я с ворот. Как заплачу филином, все сразу и сейчас ворота открывайте! Все избы зажечь! Холопов бейте, которые обороняться будут, а его самого живым взять! Помните! Кто возьмет, тому три рубля и кафтан, кто убьет его — веревка на шею! Ну, с Богом!
Ворота отворились, и все гуськом вышли за околицу и пошли вдоль тына.
Чуксанов жил всего в трех верстах.
Усадьба его садом сливалась с лесом, а ворота выходили на речной берег. С боков шли степные луга, и вокруг ближе трех-пяти верст не было у него никаких соседей.
В эту ночь не спалось ему. Все еще не мог совладать он со своими думами и ломал голову, как увидеть Наташу, как узнать, что с нею. Грустный, он вышел на свое крыльцо. Месяц ласково смотрел на него.
Василий поднял глаза на небо.
Может, и она в эту минуту смотрит из оконца на луну и о нем думает.
Вдруг он вздрогнул. Жалобно-жалобно заплакал филин.
Не к добру это!
И только что он это подумал, как с криками замелькали по двору люди, распахнулись ворота, и в них хлынула толпа, сверкая саблями.
Василий тотчас сообразил, в чем дело, и бросился в горницу! В один миг сорвал он со стены саблю и прыгнул в окошко.
Его тотчас окружили люди Первунка.
Сзади послышались вопли, собачий лай, звон мечей, и вдруг страшная картина разбоя озарилась заревом пожара.
Василий рубился как исступленный.
— Не руби его! — закричал Первунок. — Это сам! Живым бери! У кого аркан?
Василий отпрыгнул в сторону и метнулся по траве сада, махая саблею. Все расступились. Он бросился к тыну.
— Лови его, держи! — раздались голоса. В ту же минуту под ноги ему подкатился какой-то человек. Василий упал, и тотчас на него навалились лукоперовские холопы.
Посреди двора, вокруг которого, с треском рассыпаясь искрами, догорали избы, на краю колодца сидел Сергей, опираясь на саблю, а перед ним стоял связанный Чуксанов. Они смотрели в упор друг на друга, и взоры их метали молнии. Наконец Сергей перевел дух и заговорил:
— Ну, вот, друже, и расчет сведем! Ты меня, а я тебя!
— Расчет будет, когда я вашу усадьбу спалю! — глухо ответил Василий.
Сергей усмехнулся:
— Ладно, коли спалишь, а пока за вчерашнее посчитаемся!
— Развяжи руки и дай саблю!
— Тебе? Саблю? — с невыразимым презрением воскликнул Сергей. — Пастуший кнут тебе, дворянин сермяжный!
Он перевел дух и, стараясь казаться спокойным, сказал с усмешкою:
— Хотел я тебя поначалу нагайкой бить, да раздумал. Ты меня нагайкой бил, и выходит, тебе то не по чину будет! Решил розгами!
Василий вздрогнул.
— Не смеешь ты этого! — закричал он. — Я такой же дворянин, как и ты. Я к воеводе пойду!
— Иди, милостивец! А пока что: эй, Первунок, Кривой, Муха! Ну-ка его! — закричал Сергей.
В одно мгновение холопы набросились на Чуксанова, развязали его, сдернули кафтан, рубаху и штаны и положили на землю. Первунок сел ему на плечи, Муха на ноги.
— Розог! — приказал Сергей.
Длинные прутья свистнули в воздухе, и из спины Чуксанова брызнула кровь. Он закусил себе руку, чтобы не кричать от боли.
— Садчее! Садчее, так его! Будешь помнить, волчья, сыть, Лукоперова! Голь! Сермяжный дворянин! — ругался Сергей под свист розог.
Кривой устал махать рукою, его сменил Сова. Спина Чуксанова уже давно представляла собою кровавое месиво, и розги не били, а шлепали по ней, словно по луже.
— Бросьте его псам! — приказал наконец Сергей. Первун и Муха сошли с Василия, но он лежал неподвижно ничком, вонзив зубы в руку.
— Собаке собачья смерть! — злобно сказал Сергей. — Ну, домой!
Холопы потянулись, ведя за собою связанных Чуксановых людей. На дворе уже догорали последние головешки. Восток побелел и скоро озарился кровавым заревом. Кругом было безмолвно, тихо, только плескалась река да тихо шумел еще не проснувшийся лес.
Чуксанов лежал недвижным трупом.
Из-за сгоревшего сруба вылезла опаленная собака. Она подбежала к хозяину, обнюхала его и с жалостным визгом начала лизать его окровавленную спину. Чуксанов не шевелился…
V
Василий наконец очнулся и с изумлением огляделся вокруг себя. Лежал он словно бы на полке. На стенах, на потолочных балках, везде, куда ни глянь, висели пучки трав и кореньев. Слабый свет пробивался через два тусклых оконца, затянутых пузырем, и Чуксанов не мог понять, где он находится. Только не у себя. У него висели в углу образа и теплилась лампада, стоял стол и дубовые скамьи, на стене висел ковер персидский и на нем славное оружие. Он хотел сойти, но страшная боль в голове и спине заставила его застонать и бросить попытку шевельнуться хоть членом. В то же время он вспомнил все происшедшее: пожар, битву и страшное, позорное наказание. При этом воспоминании он застонал еще сильнее.