Кровавый пир. За чьи грехи?
Шрифт:
Василий тотчас встал, позвал с собой десять человек из своего отряда и пошел.
Митрополичий двор казался крепостью.
Вкруг него окопали ров, за тыном насыпали вал и наставили пушки.
— Ей, ей, ей! — закричал Василий. Из-за тына показалась голова служки:
— Чего тебе?
— Впусти или прикажи выслать мне Бориса, сына воеводы. Степан Тимофеевич приказывает!
Служка скрылся. Полчаса спустя открылись ворота, и из них вышел красивый юноша.
— Я княжой сын! — сказал он громким голосом. — Что надо!
— Велено
— К Стеньке? Веди, молодец, — отвечал юноша, и Василий невольно подивился его бесстрашию.
С светлым, улыбающимся лицом, ясным взглядом остановился он перед страшным атаманом.
— Чего тебе от меня надобно? — спросил он его. Стенька Разин оглядел его исподлобья мутным взглядом:
— Нонче ночью про вас, воров, думал. Где таможенные деньги, что сбирались с торговых людей? Отец твой ими завладел и промышлял.
— Николи отец мой этими деньгами не корыстовался! — с гневом, вспыхнув, ответил юноша. — Не видел их даже. Сбирались они головами, а головы приносили все в приказную избу, а принимал их подьячий денежного стола Алексей Алексеев с товарищами. Все деньги ушли на жалованье служилым. Спроси хоть у подьячего. Он жив!
— Сыскать! — коротко сказал Стенька.
Васька Ус спешно выбежал. Воцарилось молчание. Разин пил, изредка угрюмо вскидывая глазами на молодого Прозоровского, а тот стоял свободно, заложив за спину руки, с легкой усмешкой на устах.
— Хочешь казаком быть? — вдруг сказал Разин. — Присягни мне и казачеству, я тебя есаулом поставлю!
Юноша тряхнул головою.
— Николи я с разбойником и татем быть в одном не хочу! — ответил он.
Разин криво усмехнулся.
— Добро! — сказал он.
— Може, выпить хочешь? Медку? — вдруг снова предложил он Борису. Тот только покачал головою.
В это время Ус притащил подьячего. Он скрывался тоже у митрополита. Это был пожилой, лет сорока, человек.
— Где таможенные деньги? — спросил его Стенька.
— Служилым людям раздали! О ту пору стрельцы к воеводе приступили за жалованьем, — ответил подьячий.
— Видишь! — сказал юноша
Стенька злобно хлопнул кулаком по столу.
— Врет он, коровий помет! Казаче, повесьте его за правый бок на крюк! Пусть его повялится малость! — сказал он, кивая на подьячего.
Юноша грустно взглянул на него.
— Прости меня, Алексей, — сказал он.
— Бог с тобою! — ответил тот. — И тебе, вьюноша, разбойник крест уготовал.
— Увести его! — закричал Стенька, вскакивая.
— Ну, а где животы ваши? — спросил он, подскакивая к Борису. Тот даже не двинулся.
— А животы наши твои же люди ограбили. Наш казначей все сдал, а твой есаул Василий Ус увозил от нас.
— Ну, ну, добро! Все твоя правда! — усмехнулся Степан. — А казаком не хочешь быть?
— Не хочу с ворами вязаться!
— Ну и то добро! — сдерживаясь и весь кипя, промолвил Степан. — Приведите мне со двора его другого брата!
Борис побледнел:
— Атаман, что ты задумал?
— А так! Пожартовать!
Казаки с шумом принесли младшего сына воеводы. Ему было только восемь лет. Он испуганно прижался к брату.
— Как звать тебя, пащенок? — спросил его Степан.
— Борис! — тихо ответил мальчик.
— Тоже Бориска! Ну, ин! Так вот что, — обратился он к старшему, — или ты целуй крест на казачестве, или я твоего братишку за ноги подвешу.
Юноша побледнел как полотно, но, ни минуты не колеблясь, сказал:
— На то ты и разбойник! А душой кривить я не стану!
— Ну, ну! — прохрипел Стенька — Возьмите его!
Мальчик заплакал и прижался тс брату.
Юноша склонился над ним.
— Не плачь, Боря, они все добрые! Они с тобою поиграть хотят. Иди с ними! — он нежно перекрестил его и поцеловал.
— А возьмите и этого пса и подвесьте рядом! — вдруг приказал Стенька, кончая свой суд. — Пить будем!..
И он снова пил, не трогаясь с места. "Когда же?" — с тоскою думал Василий.
— Батько, да что ж ты это? — наконец заговорил он снова.
— Ну, ну, — ответил ему ласково Стенька, — я ужо тебя за то потешу. Пожди малость!
В тот же день, сидя в кружале, он приказал сыскать какого-либо подьячего.
Полчаса спустя к нему привели низкорослого, белобрысого подьячего; глаза его испуганно бегали во все стороны, маленькая бородка дрожала словно лист на ветке. Он вошел и упал на колени перед Степаном.
— Как звать тебя?
— Наум, батюшка! Наум, милостивец!
— Подьячий?
— Подьячий, батюшка! Кружечного сбора приказа, милостивец!
— Грамоту знаешь?
— Знаю, батюшка! — и при каждом ответе подьячий стукался крепко лбом в землю.
— Ин, — сказал Разин, — садись туты и пиши ты мне прелестные письма. А в тех письмах напиши, что всем холопам и кабальным и крепостным будет воля. Станут все казаками, воевод и бояр уничтожать; они — враги государевы, дьяков и подьячих тоже!
Наум дрожал мелкою дрожью и в такт его речи кивал головою, повторяя последнее слово.
— И будут сами себе головы. Напиши, что бояре в злобе своей патриарха Никона заточили, а царевича Алексея Алексеевича извести хотели, а они ко мне убежали, и ноне я их на Москву к царю везу! Стрельцам тож напиши. Понял?
— Понял, батюшка!
— Садись и пиши! Вина хочешь?
— Для ясности, — с жалкой улыбкой сказал подьячий.
— Лакай! Дайте ему водки жбан! Да пиши складно, умилительно!
Подьячий примостился на другой конец стола Стенька пил и начал говорить Василью:
— Хотел я удружить тебе, ну, так и сделаем. Я-то сам еще через три дни пойду, а ты иди завтра в утро. С тобой твои сорок, да дам тебе еще две сотни молодцов, да казаков сто с Гришкой Савельевым. Ты атаманом будешь, он есаулом. Иди и бери Саратов! Вот!