Кровавый пир
Шрифт:
– Пусть все, но не я, Адель! Никогда и ни к кому еще в жизни я не привязывался, до тебя я не знал, что такое любовь и полное слияние! Я был один, потому что не находил ни мужчины, ни женщины, достойных меня. В тебе я нашел такого человека, вот почему мы – неразрывная пара, над которой время не властно! Ведь ты умна, решительна, смела, ловка, ты чужда всяких глупых предрассудков, которыми люди портят себе жизнь. Мы – одно с тобою, Адель. Могу ли я отказаться от своей собственной половины?
– Ну что же, будем верить, что это так… Приди же, поцелуй меня, мой верный рыцарь!
Они провели несколько очаровательных часов, полные любови и радостных надежд. Но, видно, судьба нашла, что Жозефу Крюшо отпущено слишком много благополучия: неприятности не заставили себя ждать!
Началось это с жестокой нахлобучки, полученной Крюшо от своего прямого начальника за мелкое упущение по службе. Действительно, в последнее время Крюшо не везло, и у него довольно часто происходили служебные «осечки», а тут еще ловушка, в которую заманил его хитрый Фушэ, окончательно смутила покой агента и лишила необходимой для работы сосредоточенности.
Но все это было бы еще ничего, если бы во время разноса не вошел сам Максимилиан Робеспьер. Зашел он совершенно случайно, но, узнав, в чем дело, тут же подложил несколько крупных поленьев в костер, на котором жарился неудачник-агент. Робеспьер с присущей ему прямотой высказал, что, разумеется, агенту некогда заниматься своим делом, если он с головой ушел в политическую интригу.
– Я мог бы раздавить тебя, как мошку, – сказал диктатор, – но не сражаюсь с мошкарой! Однако берегись! В данный момент я олицетворяю собою республику, и то, что направлено против меня из личной неприязни, может вырасти в государственное преступление, если грозит общественному спокойствию. В твоей деятельности много темных мест, Крюшо! Смотри, как бы революционному трибуналу не пришлось заняться освещением их!
Крюшо призвал на помощь все свое самообладание, чтобы не выказать растерянности и смущения. Торопясь оправдаться, он заявил, что не понимает намеков Робеспьера, что никогда не занимался никакой интригой; если же он иной раз и говорит слишком свободно при посторонних, то этим путем он лишь расставляет сети врагам республики и ее великого главы. Точно так же мелкие упущения, в которых его теперь обвиняют, произошли только потому, что все последнее время он был занят выслеживанием серьезного политического заговора. Теперь все нити у него в руках, и завтра он наглядно докажет, насколько несправедливо обвинять его в бездействии и халатности.
Конечно, его стали расспрашивать, и вот тут-то Крюшо сделал большую ошибку, в которой первый же стал каяться потом. Подхваченный хвастливым чувством, он расписал предстоявшее ему дело в таких ярких красках, что самая удачная действительность должна была побледнеть в сравнении с ними. А ведь для Крюшо было именно так важно поразить достигнутыми им результатами!
Параллельно с этим в нем возросла тревога за исход этого дела. Случись какая-нибудь неудача – и он окончательно погибнет!
Да, Жозефу Крюшо предстояло сделать крупную ставку, и он употребил все усилия, чтобы сорвать ее. Весь остаток дня он употребил на то, чтобы тщательно обследовать квартал, где было расположено местожительство гражданина Рибо, заметил все лазейки и проходы, занес свои наблюдения на бумагу и сделал на плане пометки о наиболее разумном распределении сторожевых постов. До поздней ночи он на все лады рассматривал разработанный им план ареста и в конце концов должен был сам признать, что этот план вполне удовлетворителен: птички не могли упорхнуть из расставленных им сетей!
Ровно в три часа Крюшо вступил с вооруженным отрядом в квартал и быстро расставил сторожевую цепь. Когда квартал оказался оцепленным, агент двинулся с унтер-офицером Мало к воротам дома. На углу узкой улички отряд столкнулся с возом сена, на котором восседала седая, морщинистая крестьянка. Крестьянский парень, правивший телегой, не успел вовремя посторониться, и в отряде, разбитом телегой на две струи, произошло временное замешательство. Но телега проехала, порядок восстановился, и через несколько минут Крюшо был уже перед воротами дома Рибо.
Ворота оказались запертыми. Крюшо постучался, ему никто не ответил. Он постучал еще и еще – никто не отзывался.
Тогда он приказал высадить ворота ударами прикладов. Теперь, когда грохот ударов разнесся на весь квартал, из-за ворот послышался испуганный окрик:
– Кто там?
– Ага, наконец-то! – усмехнулся Крюшо. – Именем республики откройте!
Послышалось скрипение засовов, наконец ворота распахнулись, и Крюшо увидел молодую девушку, которая с испуганным недоумением смотрела на непрошеных гостей.
– Кто ты такая? – спросил ее Крюшо.
– Мари Батон, гражданин! – ответила девушка.
– Ты здесь живешь?
– Да, гражданин.
– Одна?
– Со старой бабушкой. Она больна и не в своем уме.
– Здесь живет еще некий гражданин Рибо. Где он?
– Гражданин Рибо? Он… кажется… ушел…
– Ушел? – крикнул Крюшо, чувствуя, что земля ускользает из-под его ног. – Этого не может быть! Ты лжешь! Где его помещение?
– Помещение? – молодая девушка усмехнулась. – У нас самих в этих развалинах не помещение, а собачья конура.
– Без шуток! – крикнул взбешенный Крюшо. – Именем республики приказываю тебе провести меня в помещение, занимаемое гражданином Рибо!
Мари пожала плечами и повела Крюшо, сержанта Мало и двух гвардейцев в полуподвальный этаж, где она ютилась с бабушкой в трех случайно уцелевших от общего разрушенья каморках. В одной из этих каморок все носило на себе следы чьего-то недавнего пребывания. Здесь, по словам Мари, и жил гражданин Рибо. Но теперь комната была пуста – птичка улетела, хитро миновав расставленные ей сети.
Тщательный обыск комнаты не дал никаких результатов, показания Мари сводились только к «ушел» и «не знаю». В отчаянии, граничившим с полным безумием, Крюшо вместе с сержантом и солдатами устремился в остальные комнаты. В последней они застали старуху Целестину, важно восседавшую в старом колченогом кресле.
На вопрос Крюшо старуха задумалась с выражением величайшего напряжения. Вдруг ее лицо прояснилось, губы скривила идиотская улыбка.
– Гражданин Рибо? – повторила она. – Ах, да, ведь этот проказник, граф Арман, приказывал называть себя так! Разве вы его не встретили? – она захихикала, подмигивая одним глазом. Ну, да вы, конечно, его не узнали! Вот шалунишка-то! Взял да и нарядился старухой. Смехота!.. Я сама своим глазам не поверила. И ведь уселся на сено, словно всю жизнь…