Кровавый пир
Шрифт:
При этих словах отца Жерома Плэло грозно нахмурился, но, вспомнив, что в его положении было бы неразумно обижаться и поднимать историю, поспешил придать лицу выражение грациозной шутливости и сказал:
– Иначе говоря, пожалуйте к выходу! Не так ли, отец Жером? Ай-ай, батюшка, по-христиански ли будет выгонять усталого путника в такую ужасную ночь? Я так отсырел… и при мысли, что мне надо сейчас опять… бррр! Может быть, вы позволите мне переночевать у вас? Вообще мне страшно неудобно тащиться с этим ларцом – и тяжело, да и из-под плаща будет выпирать, еще остановят чего доброго… Я предпочел бы оставить у вас этот ларец и постепенно перетаскать в карманах вещи к себе… Вы, конечно, ничего не будете иметь против этого, батюшка?
– Нет! – оборвал его отец Жером. – Берите свое добро и уходите! Уходите сейчас!
– Но я, батюшка, право, не понимаю!..
– Уходите, говорю я вам, потому что я и так сделал больше, чем мог, чем имел право! Увлеченный жалостью и пастырским долгом, я дал клятву, исполнением которой нарушаю долг гражданина. Да, да, граф! Все состояние графов Плэло добыто кровью и потом задавленного в рабстве народа, и не на удовлетворение прихотей разнузданной аристократии, а для нужд этого воспрянувшего народа должно было…
– Ого, честный отец, – с резким хохотом перебил его Плэло, – оказывается, под тонзурой монаха кроется мозг неукротимого якобинца! Ну что же, вам остается только поспешить донести на меня!
– Да, в качестве честного гражданина я должен был бы сделать это, – спокойно ответил священник. – Но это значило бы не выполнить клятвы до конца, значило бы немедленно отнять то, что я обязался вручить вам.
– Ага, значит священник все же перевешивает в вас санкюлота? Так будьте логичны до конца! Разве не обязывает ваш сан оказывать помощь и давать приют всякому, будь то друг или враг?
– Скажите, граф, – спросил отец Жером, делая шаг к Плэло, – можете ли вы дать мне слово дворянина и честного человека, что ни одна полушка из достающихся вам через мое посредство богатств не пойдет против Франции, не будет обращена на формирование роялистских армий?
– Я никому не обязан отчетом в своих действиях! – надменно ответил граф.
– Ну, так и меня не обязывают ни религия, ни сан дать приют под своей кровлей Иуде Искариотскому! – резко возразил отец Жером.
Вся кровь кинулась графу в голову при этом оскорблении, глаза побагровели, жилы на висках вздулись.
– Эй ты, поп! Берегись! – крикнул он задыхаясь.
– Опомнитесь, граф! – глухо ответил священник. – Не вам ли надо беречься?
Плэло судорожно стиснул кулаки, закусил губы, но промолчал. Кинув на священника полный страстной ненависти взор, он решительно схватился за рукоятку ларца и понес его к выходу, однако, сделав несколько шагов, был вынужден остановиться и вновь поставить ларец на пол: резная ручка больно впивалась в пальцы, а сам тяжелый ящик при каждом шаге колотился окованными медью углами о ноги.
– Я в одном только отношении одобряю действия господ якобинцев, – злобно кинул Плэло. – Они совершенно правы, когда без оглядки рубят поповские башки! Лицемеры! От вас – все зло! Вы насквозь пропитаны иезуитской моралью и заражаете ею все вокруг! Только вам обязана Франция всеми ужасами братоубийственной бойни, вы держались за свои привилегии, вы, угрожая Божьей карой, мешали королям снизойти до истинных нужд народа! На вас вся кровь! И вы со всеми своими высокогражданскими принципами – только лицемерный поп! Вам угодно доказательств? Они – перед вами! Не говорили ли вы сейчас, что выдать меня – значит, не довести клятвы до конца. Ну, а выгоняя меня на улицу с такой неудобной ношей, которая сразу обратит на себя внимание первого полицейского, первого рьяного патриота, разве вы этим не выдаете меня?
– Вы правы! – сухо ответил священник. – Подождите! – Он вышел в другую комнату и сейчас же вернулся с парой больших плетеных корзин, в которых разносчики носят зелень. На дне этих корзин виднелись лук и картофель. – Вот! – сказал отец Жером, ставя все это на пол. – Переложите содержимое ларца в обе корзины, засыпьте сверху картофелем и луком, зацепите за этот ремень и возьмите через плечо. Если вас остановят, скажите, что вы еще до закрытия ворот пришли из предместья, но засиделись у…
– Не беспокойтесь, не беспокойтесь, святой отец! – с язвительной иронией перебил его Плэло. – В случае крайней необходимости даже и мирянин сумеет лгать и притворяться не хуже, чем это делают попы… всегда! – Он быстро выложил содержимое ларца на пол и продолжал: – Ну, а уж эту коробочку мне придется оставить у вас! Позвольте мне преподнести ее вам в знак моей признательности и искреннего уважения!
Не обращая внимания на наглое издевательство Плэло, священник поднял с пола ларец, пренебрежительно сунул его обратно в тайник, запер его и вышел из комнаты, не удостаивая графа ни единым словом.
Оставшись один, Плэло принялся разбирать пакетики.
– Наши родовые патенты… – бормотал он. – Ну что же, это пригодится со временем, когда мы усмирим разыгравшуюся чернь! Удостоверение на получение капитала из лондонского банка… Вот это – самое ценное, это – сюда! – он развернул камзол, вытащил из-под рубашки полотняный мешочек, сунул туда документы, застегнулся опять и снова взялся за разборку, раскладывая пакетики с драгоценностями по корзинам. Вдруг его взор упал на довольно объемистый кожаный мешочек. Плэло развязал стягивавший его ремешок, сунул туда руку, и наблюдатель, все еще стоявший приникнув к занавеске, увидал, как на ладони графа засверкала кучка золотых монет. – Это очень приятно! – с довольной улыбкой пробормотал граф. – Мои фонды уже сильно уменьшились, а ведь впереди еще предстоит много расходов! Да… самое главное еще впереди! – и вздохнув, он продолжал свою работу.
II
Куй железо, пока горячо
Должно быть, юркий человечек решил, что он видел теперь совершенно достаточно. По крайней мере он осторожно спрыгнул на землю и крадучись выбрался из ограды. Быстро и бесшумно добежав до угла улички, он остановился и принялся потирать руки, заливаясь беззвучным смехом.
– Пожива будет знатная! – пробормотал он. – Но что больше всего радует меня, так это торжество моего чутья! Да, да! Полицейским нельзя сделаться, им надо родиться! С помощью большого прилежания и воли можно стать недурным живописцем, поэтом, полководцем, но с одним только прилежанием, без прирожденного таланта не сделаешься даже посредственным полицейским! Тысячи людей проходят перед тобою – все люди как люди! И вдруг в одном из этих тысяч чутье подсказывает неуловимые признаки чего-то особенного. Начинаешь следить, и… хлоп! – он хлопнул в ладоши. – Птичка попалась! Да, но это – уж не птичка, а жирный гусь! Я буду в состоянии извлечь неисчислимые выгоды из обнаруженной мною тайны! Берегись, Робеспьер! Я чувствую, что из этого случая мне удастся выпилить несколько крепких досок для твоего гроба, не говоря уже о том, что моя касса знатно пополнится! – добавил он смеясь и затем быстро пошел дальше.
Пройдя еще несколько кварталов, юркий человечек остановился и пронзительно свистнул. В ответ послышался заглушённый шум колес, и из тумана вынырнули фонари легкого экипажа.
– Домой да поскорее, Жюстин! – сказал юркий человечек, садясь.
Через двадцать минут коляска остановилась перед массивными дубовыми воротами. Жюстин соскочил с козел и принялся отчаянно дубасить в них. Послышался шум бегущих шагов, заскрипел засов, ворота распахнулись, и в них показался работник с фонарем.
Экипаж, въехав во двор, остановился перед подъездом. Работник подбежал к экипажу и, помогая барину сойти, высоко поднял фонарь. Лучи света ударили в лицо юркому и осветили лисью мордочку Фушэ.