Кровавый след бога майя
Шрифт:
Оставалось забрать Ах Пуча. Накануне, видя беспокойство индейцев, Митчелл-Хеджес спрятал все ценности в сундук и надежно его запер. Потом они с Джонатаном пытались усмирить взбунтовавшихся рабочих, а Николай воспользовался всеобщей суетой, пробрался в палатку и стянул ключ из тайника. Забрать статуэтку сразу он не решился. Пропажа ключа – одно, а исчезновение Ах Пуча – совсем другое. Теперь оставалось открыть железный ящик и забрать находку.
Николай бесшумно вошел в палатку. Начальник экспедиции спал, раскинувшись на походной кровати. Лицо его нервно подергивалось во сне – видимо, Митчелл-Хеджеса тоже мучили кошмары. Николай опустился
Вдвоем с Каашем они нырнули в непроглядную тьму джунглей.
Через полчаса взошло солнце. Теперь они могли продвигаться увереннее. Густые кроны, смыкающиеся далеко в вышине, почти не пропускали дневной свет. Глаза Николая с трудом привыкали к сумраку сельвы. Видно было не дальше чем на расстоянии десяти шагов. Что и как здесь мог разглядеть Кааш, оставалось загадкой.
Они взяли хороший темп и сейчас уверенно продвигались между гигантских стволов. Николай, ободренный отсутствием погони, повеселел.
Теперь он мог различить змеиные хвосты лиан, мхи и орхидеи, облепившие могучие стволы, и тропических исполинов, стоявших на корнях, как на пальцах. Были и совсем другие деревья – гладкие, лишенные сучьев, они опирались на корни, как на контрфорсы, и напоминали колонны готического собора. Яркими всполохами мелькали бабочки. Иногда высоко над головами раздавался гомон и сучья летели на землю – это стая обезьян перемещалась в поисках добычи. Стремительно, как выпущенный из пращи камень, проносилась гарпия, и тогда крики обезьян напоминали жалобу и долго не умолкали.
Птицы оглашали лес своими голосами, повсюду среди деревьев мелькали их яркие хвосты. Несколько раз перед глазами Николая пролетели большие пестрые ара. Черно-желтые туканы показывались из чащи и снова скрывались. Маршировали муравьи-листорезы, жуки с гудением сновали между деревьями. Квакали лягушки, временами кто-то шуршал среди листьев, легкий и невидимый.
Довольно быстро Николаю стало не до красот джунглей. Рубашка и брюки, заправленные в сапоги, напитались влагой и липли к телу, летающие твари норовили укусить – и это несмотря на то, что открытые участки тела он основательно протер уксусом.
Они были в пути уже шесть часов. Спину ломило, ноги гудели. Трехмесячное сидение на раскопе и отсутствие серьезных нагрузок сыграли с ним злую шутку. Рюкзак оттягивал плечи. Золотой божок оказался ношей отнюдь не легкой, а ведь приходилось тащить еще воду и продовольствие. Николай уже добрый час просил о привале, но индеец только пугливо оглядывался и тряс головой.
Еще час они пробирались через лохмотья папоротников. Яркие орхидеи давно перестали его занимать – зловоние этих цветов, любимых летучими мышами, теперь только раздражало. Свисающие корни и листья, которые били по лицу, цепляющиеся за ноги побеги – все как будто ополчилось против незваных гостей. Ноги заплетались, одежда промокла насквозь, в глазах стоял туман. Когда Николай уже готов был упасть на землю, его проводник решился, наконец, сделать привал.
Кааш натаскал ворох больших блестящих листьев, усадил его и дал напиться. Это помогло. Николай попытался объяснить, что в таком темпе двигаться не может, но провожатый настаивал, что надо идти быстро. Во всяком случае, он понял его именно так. Языком майя он не владел, изъясняться приходилось главным образом жестами.
Проклятое майяское отродье. Привал закончен, они снова в пути. Ноги еле двигались, спину ломило. Никакая погоня сейчас не заставила бы его идти быстрее. Теперь продвижение по джунглям превратилось в пытку. Москиты и прочая безымянная живность бросались на каждый миллиметр тела стаями. Укусы зудели, но притрагиваться к ним ни в коем случае было нельзя: самая незначительная ранка могла обернуться заражением крови. В сельве водились мухи, способные откладывать яйца в теле человека. Их личинки вылупливались под кожей жертвы и начинали поедать ее изнутри. Сухопутные пиявки норовили отыскать малейший незащищенный участок кожи, чтобы вонзиться в тело. А еще в джунглях было душно, воняло гнилью, и не было ни реки, ни ручейка, в которых можно ополоснуться.
Этому месту больше всего подошло бы слово «ад». Однажды подумав так, Николай уже не мог называть джунгли иначе. Ад. Ах Пуч, повелитель Шибальбы, или майяского ада. Он украл Ах Пуча и попал в ад. А кто виноват во всем – разве не этот идиот Кааш?
Николай понял, что сходит с ума от усталости. В голову пришла спасительная мысль о фляжке с бренди, которую он стянул у майора. Привалившись к серому, облепленному лианами стволу, он вынул флягу и приложился к ней. Как ни странно, в голове прояснилось. Он обтер лицо бренди и, с трудом оторвавшись от ствола, заставил себя шагать дальше.
Так прошел первый день пути. Потом был короткий ночной привал и еще один изматывающий переход через джунгли. Николай шел, стараясь ни о чем не думать и сосредоточиться только на том, чтобы вовремя уклоняться от шипов и колючек, не схватить змею вместо ветки и не провалиться в яму. Но избавиться от ощущения, что на них кто-то смотрит из-за ветвей, не удавалось.
Он даже спросил индейца, нет ли за ними погони, не притаились ли здесь, в чаще, его соплеменники? Или, может, ягуар крадется по их следам? Кааш внимательно прислушался, потом оставил его на какое-то время, но, вернувшись, заверил, что погони нет.
Идти стало еще тяжелее. Усталость накапливалась, москиты совершенно распоясались и норовили забиться в глаза, в нос, в рот. Большие попугаи, синие, красные, с пышными длинными хвостами, всколыхивали застоявшийся воздух.
Несколько раз им преграждали дорогу неглубокие мутные ручьи. Прежде чем ступить в воду, Кааш подолгу прощупывал палкой дно. Он объяснил, что в воде могут водиться пираньи, крокодилы и еще какие-то твари, названия которых он произносил, вытаращив глаза от ужаса. Николай тихо крестился: встретиться с крокодилом или анакондой не хотелось.
Теперь он все чаще спрашивал, долго ли им еще идти. Из объяснений индейца выходило, что от силы день. Но в его словах не хватало уверенности, и Николай начал нервничать.
Они шли и шли, а джунглям не было ни конца, ни края. Прошла еще ночь и еще день, а они все шли. Николай стал замечать, что Кааш все чаще останавливается, чтобы свериться с тропой, если так можно назвать направление, которое он выбрал. Николай был совершенно измотан, отчаянно злился и все чаще придирался к индейцу, уже не в силах сдерживать раздражение. Во всем виноват индеец!