Кровник
Шрифт:
— Бывай, Иван, — согласился Зелимхан и попросил:
— Дай микрофон Исрапи. Я попрошу его, чтобы селяне не наделали глупостей. Там кое у кого может быть оружие…
Я протянул рыжему манипулятор и, краем уха слушая его беседу с командиром, быстро отдал распоряжения своим бойцам.
— Исрапи здесь, командир, — подобострастно проблеял в микрофон рыжий. — У нас все в норме.
— В норме, говоришь?! — ядовито воскликнул Зелимхан. — В норме! Слушай сюда, тень дерьма больной собаки! Если хоть один волос упадет с головы моих детей, я вырежу весь твой тейп. А начну с твоего брата-близнеца. Ты понял, дегенерат?
— Понял, командир, понял, — испуганно воскликнул Исрапи. — Я все, все сделаю!
— Ты
— Понял, понял, — подтвердил Исрапи. — «Великое небо», руки вверх, падают. Понял.
— Ну все, — завершил беседу Зелимхан. — Передай этому, я поехал за его людьми…
— Командир поехал за твоими людьми, — передал Исрапи. — Все будет в норме.
— Ага, спасибо, — ответил я и поинтересовался:
— Подвал у вас есть?
— Нет, нету подвала, — поспешно заверил меня Исрапи и спрятал глаза. — Откуда у нас подвал?
— Очень плохо, — я сожалеюще развел руками. — Тогда придется пристрелить этого, — я кивнул на скучавшего на ковре бывалого. — А тебя, рыжий, я раздену догола, поставлю раскоряку, привяжу к яйцам кирпич и этим кирпичом прижму к полу гранату, предварительно вытащив из запала чеку. Чуть шевельнешься — и привет, — я достал из разгрузки гранату и красноречиво покатал ее на ладони, затем направил ствол автомата на живого бывалого и сощурился.
— Вах! Вспомнил! — крикнул Исрапи и стукнул себя по лбу ладошкой. — Есть подвал, есть! Только плохой, очень плохой: ма-а-а-аленький такой, грязный…
— Да и хрен с ним, без разницы, — небрежно бросил я и взял с комода связку ключей. — Который от подвала?
— Вот этот, — Исрапи выбрал из связки ключ, отбросил ковер и поднял крышку люка. — Вот он, подвал.
— Ну и ладушки, — констатировал я и качнул стволом вниз. — А теперь быстренько попрыгали туда — оба!
Исрапи, кряхтя и охая, спустился в подвал. За ним быстро последовал бывалый.
— Мы будем ведать на развилке дорог у Двойного ручья, — сообщил я в черный квадрат подполья и добавил:
— Напомни Зелимхану, что он должен быть один, без оружия, остальные остаются минимум за двести метров от развилки и… и он не должен опоздать. Я жду его с 17.00 до 17.15, а потом начинаю помаленьку отстреливать его семью. Понял?
— Понял, — раздался голос из подполья. — Развилка дорог у Двойного ручья, в 17.00. Он должен быть там один и без оружия.
— Ну и славненько, — буркнул я и, замкнув подвальный люк на увесистый замок (ломать будут минимум минут пять), надежно расстрелял радиостанцию двумя короткими очередями. После этого вместе с бойцами, оставшимися на страховке, я присоединился к своей группе, скучавшей во дворе в обществе ахсалтаковской семейки.
Без особых потуг прорвав плотную толпу любопытствующих, которых уже во всех подробностях ввели в курс дела мои бойцы, мы вырулили из села и через двадцать минут уже стояли на условленном месте.
Стрелки на моих часах фиксировали 16.15. Путь от базы до села и от села до развилки займет у Зелимхана при наличии техники повышенной проходимости едва ли более часа. То есть если он будет все делать быстро и не отвлекаясь, то должен прибыть примерно в установленное мною время.
Если Ахсалтаков опаздает на полчасика, я, естественно, не стану отстреливать его фэмили, как обещал. Не так воспитан. Но тогда у меня будут все основания опасаться, что Зелимхан замышляет какую-нибудь пакость. Так, так… Что там можно успеть за полчаса, хорошо зная местность и район нахождения террористов с заложниками? Нет, по такой грязи ни хрена нельзя успеть. Разве что пустить в обход четыре засадные группы, чтобы перекрыть наиболее вероятные пути отхода противника? Ага, можно. От Двойного ручья на юго-восток, в зону ответственности заставы 47-го полка можно уйти по четырем полевым дорогам, которые нигде не пересекаются и своим расположением не позволяют осуществлять визуальный контроль из одной точки сразу за двумя направлениями. Я бы, например, будучи на месте Зелимхана, обязательно бы при наличии времени послал четыре группы в обход. Но у Ахсалтакова времени в обрез. Как раз только для того, чтобы успеть подъехать к 17.00. Значит, если он подъедет вовремя, засада исключена. Это железно. Помимо засады, Зелимхан может прямо из села скрытно отправить своих снайперов по лесополосе к развилке для занятия удобной позиции. Такой вариант вполне допустим. Только вот я искренне сочувствую этим снайперам. Чтобы успеть в срок, боевикам придется ломиться по грязи, выполняя норматив первого разряда бега на 1 км в спортивной форме… А потом, если все получится, Зелимхан поднимет руки вверх, скажет «Великое небо!» и вместе со своим семейством плюхнется в грязь. А нас расстреляют снайперы. Очень, очень недурственно. Зелимхан наверняка считает, что я в безвыходном положении. И он почти прав. Ну куда, к черту, дергаться вдесятером против двухсот стволов, находясь на территории, которую «духи» знают как свои пять пальцев? Ахсалтаков — он мудрый и прозорливый — процентов на 85 уверен, что его семью я расстреливать не буду при любом раскладе. Это ведь взять заложников просто, а вот расстрелять их, знаете ли… не у каждого рука подымется.
В общем, Зелимхан наверняка чувствует свое подавляющее превосходство практически во всех вопросах, а потому будет психологически давить буквально с самого начала общения. Чтобы противостоять этому давлению, придется вести себя очень уверенно, почти нагло, и, помимо всего прочего, понадобиться отмочить что-нибудь такое необычное… дерзкое, что ли…
Ровно в 17.00 на дороге, ведущей от Старого Мачкоя к Двойному ручью, появилась колонна, состоящая из трех «Уралов» и возглавлявшей шествие «Нивы» белого цвета.
— Ну! — восхитился я. — Прямо как часы! Значит, засада отменяется…
Не доехав до развилки метров двести (как уговаривались), «Уралы» развернулись в цепь и, разъехавшись друг от друга по фронту метров на тридцать, замерли на месте. «Нива» медленно подкатила к развилке и остановилась. В ней можно было рассмотреть одного человека. Выйдя из машины, этот человек поднял вверх руки, показывая, что он безоружен, и направился в нашу сторону.
— Командир, может, маску наденете? — неожиданно предложил один из бойцов. — Запомнит ведь, волчара!
Я посмотрел на своих парней, сидящих в кузове, и криво ухмыльнулся. Ну да, все они с момента вхождения в село и до сей поры были в масках. Как положено. Маска — это, конечно, прекрасно. Однако если я умудрился нарисоваться во всей красе минимум перед семью чеченцами и не убил их, то закрывать лицо бессмысленно.
— Нет, спасибо, — отказался я и предупредил:
— Смотрите за ними, — я кивнул на детей и жену Зелимхана, притулившихся у переднего борта, и выпрыгнул из кузова.
Зелимхан уже приблизился и нетерпеливо переминался с ноги на ногу, зябко ежась под дождем и приподымаясь на цыпочках для того, чтобы заглянуть в кузов.
— Еще раз салам, Зелимхан, — поприветствовал его я, придирчиво рассматривая одежду командира на предмет обнаружения припрятанного оружия.
— Нету у меня ничего, — буркнул он, заметив мой взгляд, и добавил:
— А ты смелый, Иван, без маски. Из кузова вылез открыто… Не боишься, что снайпер на прицел возьмет, а?
Да, я не ошибся — кряжистый, выше среднего, волевое лицо, широкий выпуклый лоб, пронзительный взгляд… Ух, волк ичкерский!
— Не дави, Ахсалтаков, — предупредил я и соврал: