Кровное дело шевалье
Шрифт:
Де Коссен был капитаном гвардейцев короля Карла IX, то есть возглавлял охрану Лувра.
«Необычное это, однако, собрание поэтов, если в нем принимают участие такие люди, как брат Тибо и капитан королевских гвардейцев! — промелькнуло в голове Пардальяна. — И почему столь влиятельную особу приветствует Любен — монах, превратившийся в трактирного слугу, а не почтеннейший Ландри собственной персоной?»
Сгорая от любопытства, шевалье стал незаметно наблюдать за действиями Любена и де Коссена. Ландри, вдохновенно колдовавший над кастрюлями и сковородками, даже не повернул головы, чтобы взглянуть на нового посетителя, хотя через распахнутую дверь кухни мог легко следить за тем, что происходит в зале.
Любен с поклонами провел капитана в соседнюю комнату — ту, где служанки суетились вокруг огромного стола.
— Пожалуйте сюда, господин поэт, — торжественно провозгласил Любен. — Ваши друзья соберутся здесь.
— А что у вас находится там? — заинтересовался капитан гвардейцев и решительно пересек комнату, приготовленную для встречи поэтов.
За ней было пустое помещение, а дальше — еще одно, где посетитель обнаружил лишь несколько стульев. Дверь в левой стене вела в темный чуланчик, куда и заглянул Коссен.
— Там есть выход? — строго спросил он Любена.
— Да, оттуда можно попасть в коридор, а потом на улицу.
— А с улицы, видимо, нетрудно проникнуть в харчевню?
— Ну что вы! — обиженно воскликнул Любен, указывая на два железных засова устрашающих размеров.
— Так, ладно. Где устроится монах?
— Брат Тибо? В главном зале, у входа в каморку, где соберутся господа сочинители. Не бойтесь, чужие сюда не сунутся, вы спокойно сможете читать друг другу стихи.
— Ты же понимаешь, милый мой, сколько жалких щелкоперов мечтают подслушать наши сонеты, баллады и рондо и выдать их потом за собственные сочинения.
Результаты осмотра, похоже, удовлетворили де Коссена.
— Да что же, черт побери, тут затевается? — изнывал от любопытства Пардальян.
Впрочем, он не имел привычки долго предаваться пустым размышлениям — тем более, что знал этот постоялый двор как свои пять пальцев.
Юноша не спеша поднялся со стула, свистом подозвал Пипо и через комнату, где должны были собраться поэты, стремительно прошел в следующее помещение, потом в другое, со стульями, и, не задерживаясь здесь, шагнул в каморку без окон, с дверью в коридор.
Из этой клетушки можно было проникнуть в погреб почтеннейшего Ландри. Пардальян поднял за металлическое кольцо крышку люка и скользнул вниз. Верный пес последовал за своим хозяином. А тот торопливо обследовал погреб, однако не увидел там ничего необычного.
Юноша вернулся в темную каморку, но крышку люка не опустил. В двери, ведущей из клетушки в комнату со стульями, он заметил небольшую щелку и примостился возле нее.
А что же происходило в главном зале «Ворожеи»? Около девяти туда вошли еще три человека в шляпах с красными перьями; эти люди тоже кутались в плащи и старательно закрывали свои лица. Любен поклонился загадочным посетителям и отвел их в комнату с накрытым столом.
Десять минут спустя появились еще двое, а вслед за ними — трое. Все они были в шляпах с красными перьями.
— Теперь их восемь! Вроде бы все в сборе, — пробормотал Любен, отведя в комнату новоприбывших.
И тут в дверях появился монах с красным лицом, седой бородой и крошечными плутовскими глазками.
— Брат Тибо! — обрадовался Любен и поспешил навстречу старику.
— Скажи мне, брат мой, собрались ли за столом наши поэты? — тихо осведомился Тибо.
— Да, все восемь! — кивнул Любен.
— Прекрасно. А теперь навострите уши, брат мой. Речь пойдет о важных вещах. Понимаете, наши поэты сошлись у вас сегодня для дружеской беседы с чужеземными сочинителями.
— Брат Тибо, а вам-то что до этого?
— Брат Любен, — сурово глянул на слугу монах, — наш высокочтимый настоятель, монсеньор Сорбен де Сент-Фуа, отпустил вас из монастыря, за стенами которого вы грешите день и ночь, чревоугодничая и пьянствуя на этом постоялом дворе… Вас не подвергли справедливому наказанию за нестойкость вашей души и невоздержанность в еде и питье… Но греховный интерес к делам, которые превосходят ваше разумение, вам прощен не будет! Не смейте меня ни о чем спрашивать — или вы немедленно отправитесь обратно в обитель!
— О нет, смилуйтесь надо мной!.. Обещаю — никаких вопросов!
— То-то! Я посижу за тем столом, что у входа в комнату, где пируют поэты. Да, принесите-ка мне чего-нибудь поесть, а то совсем голод замучил.
— Что бы вам хотелось скушать, возлюбленный брат?
— О, что-нибудь скромное: половину куропаточки, жареной рыбки, пойманной в Сене, ну и паштет, омлет, немного сладостей и бутылочки четыре анжуйского…
С этими словами монах уселся возле двери, так что никому не удалось бы проскользнуть мимо него к поэтам.
Любен торопливо расставил перед братом Тибо блюда с затребованной снедью.
— А теперь, брат Любен, отправляйтесь в коридор за чуланчиком и стерегите дверь на улицу. Да смотрите, чтобы там ни одна муха не пролетела! Отужинав, поэты выйдут через эту дверь. Впрочем, я вас скоро сменю, — объявил монах Любену.
Бедный слуга понял, что все его гастрономические мечты, порожденные пиром сочинителей, при соприкосновении с суровой реальностью обратились в прах. Он издал столь жалобный стон, что тронул бы даже тигра, но куда тигру до брата Тибо!
— Если кто-нибудь попробует проникнуть в дом снаружи — кричите. Ну, идите же, брат мой, и глядите в оба.
И Любену пришлось выполнять приказ.
А брат Тибо занялся своей скромной трапезой и сосредоточил все внимание на куропатке.
В половине десятого в харчевню ввалилась компания из шестерых мужчин.
— Притащились, грешники! — прошипел брат Тибо. — И почему мне приходится охранять этих нечестивых щелкоперов — этого Ронсара, этого Баифа, этого Реми Белло, Жана Дора, Жоделя и Понтюса де Тиара!.. В общем — Плеяду, как они изволят себя называть!..