Кровное родство. Книга первая
Шрифт:
Уже в темноте зрительного зала Шушу снова заговорила:
– Пока ты не вышла замуж, ты жила своим умом, и у тебя это неплохо получалось. А теперь, похоже, ты и шагу без Билли не можешь ступить.
– Смилуйся, Шушу! Неужели мы снова будем говорить об этом?
– Раньше, по крайней мере, ты чувствовала, когда он принимался вытирать об тебя ноги. А теперь ты даже не замечаешь этого! Сегодня, когда он расшумелся по поводу того, что ему не понравился обед, ты чуть ли не побежала просить прощения. Ты – и у него!
– Но будь же справедливой, Шушу! Билли, в отличие от
– А зачем? У него другое средство – язык. От тех гадостей, что он тебе говорит, на тебе уже живого места не осталось.
– Я знаю, что мне и правда не хватает уверенности в себе, – призналась Элинор, – но Билли желает мне добра.
– Вот уж не думаю, – отрезала Шушу. – На моих глазах он растоптал тебя и твою уверенность тоже. Так не поступают с тем, кому хотят добра.
– Билли делает мне замечания только потому, что старается помочь мне. Это из самых добрых побуждений.
– Жестокость из добрых побуждений – хорошее дело! Нет, дорогая, такие типы, как Билли, жестоки не из добрых побуждений, а потому, что они на самом деле таковы. И не путай это с настоящей добротой – она основана на любви. – Шушу зажгла сигарету. – Не возьму в толк, почему ты так держишься за него.
– Потому, что он любит меня! По-настоящему! Шушу фыркнула:
– Интересная у вас получается любовь! Что ты его любишь – это я вижу: ты постоянно сама кладешь себя ему под ноги, как последняя тряпка. И, как все тряпки, ты поступаешь так потому, что втайне мечтаешь, чтобы и он делал то же самое для тебя! Нелл, я знаю, что тогда ты втюрилась в Билли. Я ведь тоже была там, помнишь? Он действительно был парень что надо – нужно было быть каменной, чтобы устоять против него. И когда он принялся обхаживать тебя, мы все немножко ревновали. Так что я знаю, Нелл, как и почему ты попалась на его удочку. Чего я не знаю и не могу понять – почему ты до сих пор не разглядела, что тогдашний Билли О'Дэйр и теперешний хмырь, который давит тебя в твоем собственном доме, – это два разных человека.
– Но он любит меня, Шушу! Я знаю, что любит.
Шушу немного помолчала.
– Возможно, что и любит, Нелл, – медленно сказала она наконец. – Не берусь судить. Но какая-то странная эта любовь. Посмотри, как он обращается с тобой! И не вздумай оправдывать его. Может быть, у него к тебе и правда какая-то своя, пусть чокнутая, но любовь, но говорю тебе, Нелл, с ней ты далеко не уедешь! Вся эта романтика, которой он воспользовался, чтобы прибрать тебя к рукам, уже в прошлом, и ее не вернешь. А ведь это как раз то, что нам, бабам, нужно, без чего нам жизнь не в жизнь. А мужики не понимают, они считают подобное чушью. Но это не чушь, и когда это уходит, остается пустота. Я-то знаю!
Внезапно до Шушу дошло, что она говорит достаточно громко, привлекая внимание сидящих в зале людей. Кроме того, они с Элинор все еще стояли в темном проходе, обе немного испуганные той страстностью, которая прорвалась в голосе Шушу.
Они сели на ближайшие свободные места. Послышалась мягкая, нежная музыка – сигнал, что фильм вот-вот начнется. Шушу с трудом выбралась из глубин алого плюшевого кресла, чтобы
– Сколько еще, ты считаешь, ты сможешь выносить пьянство Билли?
– Я не могу заставить его перестать пить. Я ничего не могу с этим поделать, – жалким голосом проговорила Элинор. – Каждое утро он просит у меня прощения и всегда обещает, что изменится. Я уверена, что когда-нибудь он и правда бросит пить.
Билли действительно часто, в приступе раскаяния или страха, клялся ей, что исполнит это. Но беда была в том, что ни одна из предпринятых им серьезных попыток перестать пить не увенчалась успехом.
– Ну да, бросит он, как же, – после дождичка в четверг, – сердито буркнула Шушу. Она-то знала, как губительна бывает надежда, живущая там, где ей уже нет места.
– Но ты же знаешь, что я не могу уйти от него! Куда я пойду? И на что мы с Эдвардом будем жить?
– Ты можешь, Нелл, – спокойно ответила Шушу. – Ты можешь пойти работать – скажем, официанткой или продавщицей. В конце концов, Эдвард уже не так мал – все-таки девять лет. И потом, он целый день в школе. Вы могли бы пожить пока у нас – в гостиной найдется место, и мама не будет против.
Элинор покачала головой:
– Нет, я не смогу оставить Билли. Я нужна ему. – Она не могла себе представить жизнь без него. – Послушай, Шушу, у меня сегодня что-то вроде выходного. Давай больше не будем говорить на эту тему. Пожалуйста!
Элинор вернулась домой еще засветло. Открывая дверь, она услышала смех и голоса, доносившиеся из гостиной. Похоже, у Билли вечеринка.
В гостиной, на столе, сидел девятилетний Эдвард – совершенно голый, если не считать надвинутого по самые уши черного цилиндра. Болтая ногами, он захлебывался от смеха, а в руке держал высокий стакан, в котором было почти на два пальца налито какой-то зеленой жидкости.
Неподалеку, также со стаканом в руке, развалился в кресле Билли. По лицу его блуждала бессмысленная улыбка.
Элинор бросилась к сыну. В одно мгновение она сорвала с него цилиндр и выхватила стакан. В нос ей ударил запах мятного ликера.
Эдвард встретил мать блаженно-глуповатой улыбкой и, покачнувшись, едва не свалился со стола.
Элинор успела подхватить сына. Он совсем замерз. Она постаралась, чтобы ее голос звучал спокойно, когда она сказала ему:
– Пора спать, Эдвард.
Идиотская улыбка Билли стала еще шире.
– Это отцовское дело – научить своего парня пить, – пробормотал он.
– Да как ты посмел! – крикнула Элинор. Она побледнела.
Одев пошатывающегося Эдварда, она пошла на кухню и вынула из своего лучшего чайника две банкноты, которые приберегала на черный день. Ни слова не говоря, она вернулась в комнату, забрала сына и вышла из дома.
На следующий день Шушу зашла к соседям, живущим двумя этажами ниже, которые сдавали комнату, и убедила их за лишних десять шиллингов в неделю пустить Элинор с ребенком.
В понедельник, в середине дня, зная, что в это время Билли обычно бывает на работе, Элинор вернулась на Эрлз-Корт-сквер, чтобы забрать свои вещи.