Кровные Узы
Шрифт:
Это были долгие полчаса.
«Сокол» пронесся над полосой, затем сделал петлю и приземлился в пятидесяти метрах от них. Фетт выпрямился и пошел к нему; Мирта почти наступала ему на пятки.
Первой из корабля вышла Лея Соло, направившись в его сторону, словно преграждая путь к кораблю.
— Я очень сожалею о случившемся, Фетт. Мне жаль, Мирта.
Фетт прошел мимо нее и забрался по трапу в грузовой отсек. Хэн как раз перемещал репульсорные носилки из основного отсека, и поэтому лишь бросил на них короткий взгляд через плечо.
—
Фетт медленно, со сдержанным презрением, покачал головой.
— Мне не требуется никого наказывать, Соло. Твой сын приказывает собственной сестре открыть огонь по гражданским, и отстраняет ее от должности, когда она отказывается. Нет, я, пожалуй, дам тебе возможность самому разбираться со своей веселой семейкой. А у меня есть более срочные дела.
Он увидел, как Хэн и Лея посмотрели друг на друга, и понял, что услышанное ошеломило их не хуже термального детонатора. Значит, они не знали.
«Фьерфек. В этом мешке для трупов лежит моя дочь».
Наступившее давящее молчание казалось затишьем перед бурей. Лея – да, а ведь его предшественник Фенн Шайса был когда–то в нее влюблен, еще до того, как она вышла замуж за космического бродягу – как–то неловко указала на люк.
— Я могу найти кого–нибудь для организации похорон, Фетт.
— Нет, — сказал он. – Она моя. – «Пора сделать жест». – Она наша.
— Ладно. – Голос Леи был тих и заботлив. – Не волнуйся.
— Я хочу увидеть ее тело.
— Не думаю, что это хорошая мысль.
— Принцесса Лея, я сказал, что хочу увидеть тело моей дочери.
Мирта взяла его за руку. «Она хочет успокоить себя или меня?» Фетт в очередной раз был рад тому, что носит шлем, поскольку не хотел, чтобы Хэн Соло видел его горе. Его голос не выдал ничего.
— И я хочу видеть мою мать, — заявила Мирта.
Лея сделала шаг назад, но Хэн замешкался. Фетт не смог удержаться от резкости в голосе. – Соло, оставьте нас на несколько минут.
— Фетт…
— Я сказал, оставьте нас.
Хэн выглядел растерянным, и к люку его подтолкнула Лея. Фетт и Мирта остались одни в тамбуре грузового отсека, где остались носилки.
Оба замешкались, и двинулись вперед одновременно. Фетт пропустил вперед Мирту и она открыла застежку, пристально вглядываясь внутрь.
Только легкому вздрагиванию ее подбородка можно было понять, что она шокирована. Он стоял за ней и видел чужого человека. Лицо Айлин Вел было покрыто синяками и порезами, но было удивительно спокойным: оно было украшено киффарской татуировкой – три черных линии от левой брови до скулы – такую же имела ее мать, Синтас. Черные волосы были сильно тронуты сединой.
«Ведь это моя девочка».
Он изо всех сил пытался соотнести тело незнакомой женщины средних лет, с ребенком, которого он когда–то держал на руках.
Говорят, что родители никогда не перестают считать своих детей маленькими, насколько бы старше они не становились. У Фетта такого ощущения не было.
«Но я хочу. Я хочу это почувствовать».
«Ты пропустил всю ее жизнь. Всю. Звала ли она тебя папой когда–нибудь? Нет, я этого не помню».
Мирта наклонилась, надела «сердце огня» на шею матери, и прижалась щекой к ее щеке. Затем она выпрямилась и отступила назад, словно пропуская его, чтобы он тоже мог попрощаться с Айлин. А это оказалось трудным делом. Он замешкался, поскольку на него давило другое воспоминание, которое он не пытался, да и не хотел забывать. Шестьдесят лет назад, он находился на пыльной арене на Геонозисе, держа в руках шлем его отца.
«Джедаи всегда отнимают у меня все».
Фетту хотелось снять шлем и поцеловать дочь на прощание, но он не был готов сделать это, не здесь. Затянутыми в перчатку пальцами он пригладил волосы Айлин, и уже был готов закрыть сумку, но не смог заставить себя расстаться с «сердцем огня». Это все, что у него осталось от более счастливых времен. Он снял ожерелье и обнаружил, что Мирта, хмуро и не мигая, смотрит на него. Она хотела похоронить камень вместе с телом Айлин.
Но решение было.
«Сердца огня» имели спайность – особенность кристаллической структуры, которая создавала в камне линии ослабления химических связей: она позволяла ювелирам раскалывать камни на куски меньшего размера, которые можно было обрабатывать. Фет поставил каменный диск на ребро и вытащил бластер. Пара резких ударов рукояткой по плоскости спайности расколола камень на два осколка. Фетт вытащил один из них из кожаной оплетки и протянул Мирте, а затем снова надел остатки ожерелья на шею Айлин.
Ему много раз приходилось иметь дело с мертвыми. Если ты охотник за головами, это является частью работы. Но только когда он неуклюже попытался завязать кожаный шнур на шее дочери, и ему пришлось снять перчатки, он действительно дотронулся до Айлин.
Ее волосы оказались более жесткими, чем он ожидал. Ее кожа была шелковистой и холодной как лед.
И именно тогда он по–настоящему понял, что потерял своего единственного ребенка. Он никогда не был рядом, чтобы поддержать ее, и знал, что эта боль никогда не станет слабее, в отличие от воспоминаний о Синтас. Его отец был рядом с ним. А он сам не смог быть достойным его в самом важном, что только есть в жизни; не смог быть таким же хорошим отцом, каким был Джанго Фетт.
— Пойдем, — сказала Мирта. – Мы заберем ее домой.
Обращение «мы» возникло как–то внезапно.
— А где дом? Уж точно не Тарис.
— На Мандалор.
— Вообще–то у меня нет там никакого имущества.
— Тогда пора приобрести.
Боба Фетт и Мирта вернулись на «Раб 1» и поместили тело Айлин Вел в морозильную камеру, предназначенную для узников, задания на которых включали в себя слова «доставить мертвым». Это воспринималось, как что–то неправильное, но было единственным реальным способом сохранить тело в течение полета до Мандалора.