Круг
Шрифт:
— Пойду выведу машину из гаража и через двадцать минут буду у вашего дома.
Заур поспешил на третий этаж. Он прыгал через пять ступенек, улыбался, напевал. Не было крыльев, а то бы полетел.
На верхней площадке он столкнулся с Мамедом Насиром. В нос ему ударил запах дешевого крепленого вина.
Мамед Насир схватил его за руку…
— Умоляю, — сказал он, — пойдем в нарды сыграем.
— В другой раз с удовольствием, Мамед Насир. Некогда. Ужасно спешу.
Он дернулся, пытаясь освободиться.
— Один тас, [7] —
— Слушай, я же сказал тебе: тороплюсь!
— Семь раз меняли орфографию, — сказал Мамед Насир. — Но выжить меня не смогли. Каждый раз я переучивался заново. Пусть приходят сюда твои молодые корректоры. Посмотрим, кто кого. Я знаю и арабский алфавит, и латинский, и теперешний.
— Вот и хорошо. Отпусти меня…
— Нет, постой, ты еще молод… Что ты видел? Люди были, понимаешь, люди! Люди, говорю тебе! Люди! Вот на этом самом месте меня остановил Гейдар Махмудов. Говорит: «Что случилось, Мамед Насир, ты выглядишь каким-то скучным?» — «Нет, ничего, говорю, все хорошо». Эх, люди были. Львы, барсы!
7
Тас — партия в нардах.
Заур вырвал руку и ринулся прочь. Мамед Насир посмотрел ему вслед, покачал головой. Бормоча что-то себе под нос, стал спускаться.
Навстречу шли девушки, он поздоровался:
— Здравствуйте, девицы-красавицы, добрый день! — Девушки прыснули. Он продолжал бормотать: — Ну что ж, освобождайте, увольняйте, воля ваша!.. А теперь вот выговор объявляют, говорят: пьешь! А мне что? Я, Мамед Насир, одинок и сир. Раз пью, значит, надо!.. Яхья, голубчик, умоляю, пойдем в нарды сыграем.
— Слушай, ты взрослый дядя, занялся бы лучше делом.
— Делу — время, потехе — час. Слышал? Джумшуд, ради бога, ну что я такого сказал? Разве я сказал что-нибудь неприличное? Сказал: пойдем сыграем в нардишки.
— Мамед Насир, кажется, ты опять того, — сказал Джумшуд и выразительно щелкнул себя по горлу.
— Ах ты, плутишка! — подмигнул ему Мамед Насир. — Не срами Мамеда Насира при людях.
— Ну как, Мамед Насир, ты сейчас завотделом или директор? — спросил Джумшуд.
— Что? A-а… Нет, пока еще редактор, ха-ха-ха.
Мамед Насир уже тридцать пять лет работал в этом издательстве корректором. Но часто говорил: «После трех рюмок я становлюсь редактором, после пяти — завотделом, после семи — директором. Потом теряю счет. Вдруг обнаруживаю, что я замминистра. Затем министр. Потом индийский падишах. Потом бог…»
— Всего лишь редактор? Что ж ты так мало выпил? Сегодня суббота. В самый раз.
— Ай, Джумшуд, сыграем в нардишки, а?
— Завтра, Мамед Насир, завтра.
Яхья с Джумшудом, продолжая прерванную беседу, стали спускаться.
— Да, Неймат наш пошел в гору…
— Когда я вчера увидел, как они с Дадашем перешептываются, сразу понял, что это неспроста.
— Завтра воскресенье! — крикнул им вслед Мамед Насир. Но ответа не последовало. Напевая, он побрел по
— Что, Мамед Насир, опять Хайяма распеваешь?
Он чуть не налетел на машинистку Товуз.
— Это не Хайям, дочка, это Хафиз, — сказал он и добавил: — Рад тебя видеть. Как жизнь молодая?
— Спасибо, твоими молитвами…
— Давно тебя не встречал.
— Я ездила в район. Маму провожать. Ты не был в наших краях? Знаешь, как там хорошо! Так красиво, прямо невозможно наглядеться.
— Лучшее путешествие… — начал было Мамед Насир.
— Знаю, знаю, — прервала его Товуз, — лучшее путешествие — на дно кувшина с вином. Сто раз слышала.
— Вот и молодец! Как пройдешь этот путь, как достигнешь дна сосуда, так попадаешь — куда?.. Правильно, в рай. Смотришь — кругом одни гурии да ангелы. Все врут: в раю никакого сухого закона нет. Выпивки сколько влезет. — Он ребром ладони провел по глотке, словно пилил ее. — И вот часа два-три ты находишься в Райграде. И рядом прекрасная душегубительница… Знаешь, есть душа, есть душегубка, а еще есть прекрасные душегубительницы, вроде тебя, например.
— Ну тебя, — сказала Товуз, махнув на него рукой, — бесстыдник какой, смутил ты меня.
— И вот оглядываешься, смотришь туда-сюда, потом тебя укладывают на носилки — на твою кровать то есть — и марш обратно. Очнулся, смотришь, опять ты в своей комнате, все тот же Мамед Насир. Каким был, таким остался.
Товуз отошла от него.
Мамед Насир посмотрел ей вслед.
— Тоже мне! — сказал он. — Наш район, ваш район… Правильно говорил старик Мардан, что среди этих бакинцев, карабахцев, казахцев — не знаю, кого еще? — гянджинцев, геокчайцев, нахичеванцев быть азербайджанцем не так просто!
Ссутулившись, Мамед Насир продолжал свой путь по коридору. «Здравствуй, добрый день, до свиданья, всего хорошего, всех благ», — вежливо говорил он уходящим домой сотрудникам.
Оттого ли он сгорбился, что всегда смотрел вниз, или всегда смотрел вниз оттого, что сутулый?
Он дошел до дверей Дадаша. И так эти двери открывал, словно у них прощения просил за то, что открывает. Открыв дверь, он бочком, на цыпочках, семеня, вошел внутрь. Вошел так, будто там кто-то спал или болел.
Дадаш собирал бумаги в свой большой пухлый портфель. Портфель был такой громадный, что в нем можно было уместить годовалого ребенка.
Тахмина, достав из ящика небольшое зеркальце, красила губы, потом облизнула помаду языком.
Курбан, опустив голову, что-то писал.
— Здрасьте, — сказал Мамед Насир.
— Ну что, Мамед Насир, — сказал Дадаш, — ты, кажется, хочешь что-то сказать?
Мамед Насир предложил:
— Может, сыграем, а?
— Клянусь честью, спешу, а то бы, знаешь, с удовольствием. — Он взял в руки свой монументальный портфель, сказал уверенно: — Ну, будьте здоровы.
Широкая спина на минуту заслонила дверь.