круги на воде
Шрифт:
Если отбросить в сторону неизъяснимые тонкости интуитивного порядка, то сама по себе закалка проста и незамысловата. Покрытый обмазкой клинок разогревают в горне на древесном угле до необходимой температуры и погружают затем в чистую, холодную, слегка подсоленную воду. То, что температура, время выдержки в горне и скорость погружения клинка в воду, равно как и угол погружения, определяются мастером на глаз – очевидно, но при этом огромную и даже основную роль играет его внутреннее духовное состояние, так как в единый миг дух творца сливается со стихиями огня и воды, порождая чудо оружейного искусства, и характер меча является отражением и от духа. Поэтому ни один настоящий художник не приступал и не приступает к работе, не очистив себя постом и молитвой, и не облачившись
Документальное подтверждение сказанному мы находим в истории жизни знаменитого мастера Мурамаса Сандзо. Он работал и жил, по японским меркам, не так уж давно – в середине XIV века, обучившись искусству у совсем уже легендарного Масамунэ. Интересно, что клинки последнего, при всей своей феноменальной остроте и прочих боевых характеристиках как раз славились миролюбием и словно бы «нежеланием» разрушать и убивать. Мурамаса же, бывший по свидетельствам современников человеком вспыльчивым и раздражительным, невольно накладывал отпечаток своей души на творения рук – его мечи заслужили репутацию «жадных до крови». Владеть таким клинком опасно, поскольку он «притягивал» ситуации, буквально вынуждавшие хозяина вступать в схватки. Нередко они ранили собственного владельца. Известно, что члены семьи Токугава очень боялись мечей Мурамаса, ибо и сам Иэясу Токугава, и его дед Киёясу, и его отец Хирота-да – все пострадали от них, будучи ранеными или убитыми. Старший сын Иэясу, приговоренный к сэппуку, также был в процессе ритуала обезглавлен клинком Мурамаса. Токугава настолько ненавидели творения этого мастера, что при любой возможности уничтожали его мечи.
Все сказанное относится, разумеется, не только к мечам, но к любым изделиям рук человеческих. Просто в данном случае влияние личности творца проявляется максимально наглядно и самым ужасным образом. Всякому оружию вообще присуща некая мистическая особенность или свойство – создавать вокруг себя ситуацию, требующую его применения. Когда на это накладывается соответствующая склонность владельца, то наихудшие последствия не заставят себя долго ждать, и висящее на стенке ружье обязательно выстрелит. Но вернемся к нашему технологическому процессу.
По завершении описанных операций кузнец производил соринаоши (правку искривлений клинка) и каиджи-„юги (предварительную шлифовку поверхности), наносил на хвостовик своего рода штриховой код ясуримэ в виде сетки тонких линий, что являлось как бы подписью мастера, сверлил отверстие для шпильки мэкуги, крепящей клинок в рукоятке, и ставил имя и дату. Также он мог прорезать хи (долы) вдоль спинки клинка, зачастую поручая эту работу ученикам, хотя большинство японских мечей имени простой гладкий профиль ромбовидного сечения. На этом труд кузнеца считался завершенным, поскольку заходить далее не позволяла профессиональная этика, а гото-Ш.1 II клинок поступал в чуткие руки полировальщика, которому суждено было после многодневных кропотливых Глопот придать ему зеркальный блеск и остроту бритвы.
Стоит, однако, оговориться о подходе японцев к отделке хвостовика накаго. Повсюду в мире черенок клинка являлся третьесортной, ровным счетом ничего не значащей деталью, на которую насаживались гарда, рукоять и тыльник. Никому и в голову не приходило обрабатывать его каким-то особенным образом. Японский же меч совершенен в любой, самой малозаметной мелочи, и доводке накаго отводилось не меньше времени, чем самому клинку. По чистоте отделки судили о мастере, тем более, что рисунок ясуриме точно указывал на принадлежность-к той или иной школе, а четкий столбец иероглифов являлся подробной личной подписью, называя порой, кроме имени и даты, массу дополнительных сведений. Вдумайтесь: даже задний срез, торец хвостовика, оформлялся в каком-то определенном, присущем данной школе стиле, и участвовал добрый десяток их разновидностей. То же относится и к общей форме накаго, канонизированной в ряде типов. Некоторые из них имеют весьма поэтичные названия – «фазанья ножка», «днище лодки» и тому подобные. Поистине, скрупулезность и пристальность подобного отношения вызывают восторг!
Что касается собственно полировки, то вновь, в который раз приходится повторять – традиционный японский метод отделки поверхности клинка является совершенно уникальным как по изощренности технологии, так и по своим результатам. Только он в состоянии извлечь из небытия неземную феерию хада и хамон, ниои и утсури. Здесь бессильны современные абразивы, алмазы и карбиды, станки и шлифкруги. Только природные камни (обычно песчаники), взятые из веками проверенных заповедных мест, только чистая вода и нечеловеческое терпение, недели однообразного утомительного труда. Но все это не принесет никакой пользы без особенного, Богом данного чутья и таланта, который встречается лишь у одного из ста одинаково усердных учеников, если не реже.
На сегодняшний день в Японии существуют две основные школы традиционной полировки – Хоннами и Фудзи-широ, в каждой из которых практикуется свой метод подготовки кадров. По свидетельству Кенджи Мисины, одного из ныне здравствующих знаменитых представителей Хоннами, для того, чтобы из абитуриента получился первоклассный полировальщик, требуется первоклассный учитель и не менее пяти лет упорного труда. Затем – еще около восьми лет стажировки, плюс строгий экзамен. Дипломов как таковых не существует, но в узком кругу профессионалов цена каждого мастера хорошо известна, и никогда музей или частный коллекционер не доверит бесценного клинка сомнительному умельцу. Дело в том, что безграмотная полировка способна невозвратимо погубить меч, после чего никакое мастерство уже не вернет его к жизни.
Настоящий искушенный художник способен с первого взгляда оценить свойства клинка, район и место его выделки, школу, и даже мастера. Этими исходными данными определяется сугубо индивидуальный подбор камней и последовательность их применения. А камней этих, заметим, не один десяток, и неверный ассортимент неминуемо приведет к «смерти» изделия, от былого совершенства останется лишь острая полоса закаленной стали, каких тысячи по всему миру. В то же время хорошая полировка сохраняется (при надлежащем уходе) до ста лет и более, повергая знатоков в священный трепет.
Помимо создания идеальной зеркальной поверхности мастер производит заточку ха – режущей кромки. Далеко пс всякая сталь способна принять и, самое главное, сохранить заточку длительное время. В этом плане свойство японского металла «держать жало» не знает равных, и находится на одном уровне с легендарными персидскими булатами лучших сортов. Нет ничего удивительного в том, что прекрасный меч работы известного кузнеца, отполированный и заточенный столь же известным полировальником, да еще в руках искусного воина, с пугающей легкостью рассекал дерево и сталь, кожу и кости, разделяя препятствие будто лучом лазера.
Разумеется, исключительный клинок нуждается в подобающих ножнах, рукоятке, гарде и многих других аксессуарах, делающих его мечом. Поэтому после полировки он поступал к цукамаки-ши, то есть к специалисту по изготовлению и оплетке рукояток. К этому моменту над ним успевали также потрудиться ювелиры и литейщики, изготовившие мелкие предметы металлической фурнитуры - хабаки, кашира, менуки, фучи и так далее. Сама рукоятка выделывалась и выделывается по сей день из продольно колотой древесины магнолии, после чего она оклеивается бугристой, жемчужно-белой кожей морского ската и оплетается шелковой тесьмой ито. Любителям цифр будет интересно узнать, что стилей оплетки существует более семидесяти, хотя популярных и ходовых не более десятка.