Круги по воде. Черная моль

Адамов Аркадий Григорьевич

— Ну, если так, — усмехнулся Виталий, — то мы программу выполнили. Двинулись?

Они вышли из гостиницы и на секунду зажмурились от яркого солнечного света, показавшегося особенно резким после полумрака гостиничных коридоров.

В горотделе, у Раскатова, состоялось первое оперативное совещание. В нем, кроме приезжих и самого Раскатова, участвовали Томилин и Волов. Оба занимались расследованием по делу Лучинина, прекрасно знали обстановку, людей и все мельчайшие подробности и детали последних событий. Оба они не сомневались

в правильности конечных выводов по этому делу, до вчерашнего дня не сомневались… Исчезновение Булавкина, а главное — обстоятельства, при которых оно произошло, заставило их насторожиться.

Молчаливый, хмурый Томилин сразу согласился с тем, что предложил в конце концов Откаленко. Волов согласился менее охотно. Он, видимо, был самолюбив и недоверчив, да и лично не знал никого из приезжих. Раскатов же сказал, как всегда, внушительно и твёрдо:

— Все в вашем распоряжении, товарищи. Все, чем располагаем. В этом деле совесть у нас тоже должна быть чиста и душа спокойна. Вот так.

Решено было, что Откаленко, старший группы, вместе с Томилиным и Воловым включится в розыск Булавкииа — важное, может быть, даже важнейшее звено в цепи событий, связанных с делом Лучинина. Ведь очевидно, что Булавкин что–то знал, что–то собирался рассказать и вот исчез.

Ну, а Виталий начнёт проверку уже собранных материалов по тому же делу. Исчезновение Булавкина требует приглядеться к этим материалам особенно тщательно, даже придирчиво, и все поставить под сомнение.

— С чего ты начнёшь? — спросил его Игорь.

Виталий указал на один из пунктов намеченного плана.

— Вот. Прежде всего хочу повидать его жену.

— А прокуратура?

— Завтра утром. Сегодня договорюсь о встрече.

— Добро. Ты адрес–то Лучининой знаешь?

— А как же! Вот только как с ней говорить… Её–то я совсем не знаю.

Игорь собрался что–то сказать, но тут к нему обратился Раскатов:

— Звонили вчера из горкома партии. Доложил о вашем приезде. Просили нас с вами зайти, побеседовать. К первому. А я потом уж сразу на бюро останусь.

— Пошли, — согласился Игорь, отодвигаясь от стола, и, обратившись к Томилину и Волову, добавил: — Значит, прежде всего — сведения о Булавкине, все, какие возможно.

Втроём они вышли из горотдела в пыльную духоту улицы.

— Ну, мне в ту сторону, — махнул рукой Виталий.

Он расстегнул пиджак, и галстук затрепетал под лёгким, горячим ветром.

Шагая по незнакомым улицам и изредка спрашивая у прохожих дорогу, Виталий размышлял про себя.

Но вместо того чтобы думать о предстоящей встрече с Ольгой Андреевной Лучининой, Виталий вдруг с новой тревогой подумал об исчезновении Сергея Булавкина. Что с ним могло случиться? Драка, ограбление — все это исключается, раз он прислал ту странную записку. Но зачем он сказал матери, что идёт к ним в гостиницу, если идти не собирался? Зачем написал записку? Ну, это понятно:

чтобы не ждали, и не удивлялись, и… не искали, что ли? Куда же он делся? И что хотел сообщить? И исчез. Странно, очень странно…

Виталий снова спросил дорогу, и вдруг выяснилось, что он уже совсем близко от цели: за первым углом начиналась нужная ему улица.

Дома здесь в большинстве были маленькие, деревянные и прятались за заборами и палисадниками. Но изредка попадались и каменные, трех-, четырехэтажные, со стандартными балконами, выкрашенными то в зелёный цвет, то в красный, то в синий.

Виталий подошёл к нужному ему Дому и вошёл в прохладный полутёмный подъезд.

Квартира Лучининых оказалась на втором этаже.

Дверь открыла бледная женщина в строгом платье с высоко взбитыми, очень светлыми, почти белыми, волосами. Первое, что подумал Виталий, было: «учительница», и уже потом: «Лучинина».

— Вы Ольга Андреевна? — спросил он.

— Да, — сдержанно, без всякого удивления ответила женщина.

Виталий представился.

— Пожалуйста. Проходите, — тем же тоном произнесла Лучинина, отступая в сторону и жестом указывая на открытую дверь в комнату, откуда сплошным золотистым потоком лился в переднюю солнечный свет.

Квартира оказалась небольшой — из двух комнат, очень скудно обставленных старой, видимо, привезённой из Ленинграда мебелью. Все только самое необходимое: буфет, обеденный стол, накрытый старенькой скатертью, дешёвый приёмник у окна, потёртый диван, несколько таких же стульев, фотографии на стене — это в первой комнате. Во второй виднелись большая, до потолка полка, набитая книгами, и угол широкой, с деревянной потрескавшейся спинкой кровати.

Лучинина жестом пригласила Виталия к столу и, поправив причёску, села напротив.

— Я вас слушаю.

Голос её был сухой и усталый.

Виталий немного сбивчиво объяснил ей причину своего прихода.

— …Мы с Женей учились вместе в школе, — закончил он, словно оправдываясь.

— Да?

Впервые она с интересом взглянула на него, но тут же снова опустила глаза.

— Да. Я его хорошо знал.

— Ну, тогда… — холодно произнесла она, — тогда вам, конечно, трудно поверить, что он мог покончить с собой.

Виталий насторожённо посмотрел на неё.

— Почему вы думаете, что мне трудно поверить?

— Ведь он был таким энергичным, самоуверенным человеком. Вы, должно быть, тоже его помните таким.

— Да… Но тогда почему же он покончил с собой? — невольно вырвалось у Виталия.

— Почему? — устало переспросила Лучинина. — Я думаю, он просто запутался в своих многочисленных… делах.

Последнее слово она произнесла с каким–то странным значением. И Виталию показалось, что Лучинина чего–то недоговаривает.

— Он вам рассказывал о них?

— Об одних рассказывал. О других… я узнавала сама. Случайно.