Круги по воде. Черная моль
Шрифт:
Да, Лучинин был здесь вожаком, это чувствовалось по всему, что говорил о нем Ревенко и, главное, как говорил. Ревенко, видимо, любил Лучинина по–настоящему. И уважал тоже. И все это так не вязалось с преступлением, которое совершил Лучинин и которое уже доказано. Доказано — вот что ужасно!
И впервые у Виталия закралось сомнение. Такой человек, как Женька, если он ничего не в состоянии был опровергнуть из этих обвинений, пожалуй, мог и решиться на страшный, последний шаг. Ведь Женька был горячим, невыдержанным,
Тем не менее больше задерживать Ревенко было нельзя. Это они поняли оба, и Игорь, взглянув на Виталия, сказал:
— Последний вопрос, Владимир Яковлевич…
— Почему же последний? — энергично возразил Ревенко, и на полном лице его отразилась досада. — Я ведь в вашем распоряжении. И полагаю, что вам ещё далеко не все ясно. А должно быть все ясно. Абсолютно все! Иначе как же можно?
— Ну, если хотите, то пока последний, — улыбнулся Игорь. — Скажите, почему была назначена такая экстренная ревизия?
Ревенко сердито развёл руками.
— Не знаю. Мне, вы понимаете, неловко было требовать объяснений.
— А Лучинин, он требовал?
— Евгений Петрович, как назло, был в это время болен.
— Вот как? — удивился Виталий и тут же решительно добавил: — Всё. Мы вас больше не смеем задерживать.
Но тут дверь кабинета в очередной раз приоткрылась, и на пороге возник русоволосый парень в старой, стираной гимнастёрке, аккуратно заправленной под широкий армейский ремень, на котором огнём горела большая, со звездой медная пряжка.
Парень безбоязненно, со скрытой усмешкой огляделся по сторонам и, привычно расправив под ремнём невидимые складки гимнастёрки, чётко произнёс:
— Разрешите, Владимир Яковлевич, обратиться к гостям.
— Ну вот. А я как раз о тебе подумал, — сказал Ревенко. — Давай, Сергей, спрашивай. А потом отвезёшь товарищей в гостиницу.
— Слушаюсь. — Парень явно щеголял своей армейской выправкой. — Товарищи будут из Москвы?
— Из Москвы, — подтвердил Виталий, с интересом разглядывая парня.
— Вопрос два, — продолжал тот. — Товарищи будут из министерства?
— Из министерства. Только не из вашего.
— Все. Отстрелялся, — сказал парень и, усмехаясь одними глазами, добавил все так же чётко: — Спрашивал Булавкин Сергей.
— Ну, слава богу, — улыбнулся Ревенко. — Пошли, товарищи.
Они вышли в приёмную, где Ревенко немедленно окружили люди.
— Владимир Яковлевич, вы уезжаете?..
— Владимир Яковлевич, подпишите…
— Владимир Яковлевич, с Чеховского так панели и не привезли и даже не звонили…
— Владимир Яковлевич, как нам завтра выходить? Вон Носов говорит…
— Владимир Яковлевич, подпишите…
Ревенко поднял руку, и его полное, розовое лицо стало сразу сосредоточенным и властным.
— Минутку, товарищи, минутку, — строго сказал он. — Так же нельзя. Сейчас все решим. Извините, — обернулся он к Виталию и Игорю.
— Мы подождём, — ответил Виталий.
К ним приблизился Сергей Булавкин.
— А мне можно вам кое–что рассказать? — спросил он и со значением добавил: — Никто вам такого не расскажет. Точно говорю.
Виталий внимательно посмотрел на парня.
— Выходит, до конца все–таки не отстрелялись? Что ж, заходите прямо в гостиницу. Потолкуем.
— Когда прикажете?
— Сегодня, — твёрдо произнёс Игорь.
— Слушаюсь, — Булавкин, отвернув рукав, посмотрел на часы. — В двадцать один ноль–ноль, разрешите?
— Ждём, — ответил Виталий и, в свою очередь, спросил: — А где здесь товарищ Носов?
— Вон он.
Булавкин кивнул на низкого, широкоплечего человека в замасленной кепке и рабочей куртке, под которой синяя майка прямо–таки лопалась на могучей волосатой груди.
Но тут Ревенко обернулся к друзьям и торопливо сказал:
— Пойдёмте, товарищи. А то конца не будет.
По знакомой скрипучей лестнице они спустились во двор, где перед домом стоял запылённый «газик».
Ревенко как–то совсем запросто, словно общая беда скрепила их дружбу, простился с Виталием и Игорем, крепко пожав им руки.
— Очень рад вашему приезду, — твёрдо сказал он. — Очень. Тут все надо проверить, все до конца. И я вам помогу, — он повернулся к Булавкину: — Отвезёшь товарищей в гостиницу, Сергей.
— Слушаюсь, Владимир Яковлевич, — с готовностью откликнулся тот. — Как из пушки все будет.
— И смотри, сразу назад, — усмехнулся Ревенко. — Чтобы тебя случайно опять на Пески не занесло.
Булавкин смущённо отвёл глаза.
— Никак нет, Владимир Яковлевич. Не занесёт.
Машина тронулась.
Выехав за ворота, Булавкин лихо развернулся.
— Осторожнее, Сергей, — заметил Виталий.
— А Евгений Петрович только так и признавал, — насмешливо возразил Булавкин, и Виталию послышалась в его голосе странная враждебность не то к нему, не то к погибшему Лучинину.
Солнце стояло ещё довольно высоко в безоблачном, пепельном небе, но жара спала. На улицах появилось больше прохожих. На автобусных остановках скапливались очереди. Молодёжь толпилась возле небольшого кинотеатра.
Когда подъехали к гостинице, Виталий, прощаясь, напомнил:
— Значит, в двадцать один ноль–ноль, Сергей?
— Так точно, — хмуро ответил Булавкин.
— Ждём.
Друзья зашли в прохладный вестибюль и, получив у дежурной ключ, поднялись в свой «полулюкс».
— Фу–у!.. — отдуваясь, произнёс Виталий, стягивая пиджак. — Ну, денёк… давай помоемся. Не плескаясь, конечно.