Круги по воде. Черная моль
Шрифт:
— Какой деревни?
— А мы с папой вчера на попутке в деревню ездили. За молоком.
— Пожарово, — сказал Углов. — Семь километров отсюда.
— И что этот Витька тебе сказал? — снова спросил мальчика Виталий.
Но тот неожиданно смутился и, опустив голову, пробормотал:
— Он не велел говорить…
— Ну, Алик, — обеспокоенно произнёс мужчина в очках. — Ты меня прости, но вопрос важный. Это ведь товарищи из милиции. Мне за тебя стыдно, ты меня прости.
Мальчик поднял пылающее лицо.
— Папа, я же дал слово!
Загорелый именинник спросил у другого мальчика:
— Юрик,
— Не, — безмятежно ответил тот, блестя плутовскими глазами. — У меня его никто не просил.
— А про «газик» слышал?
— Конечно. Я все слышу. Чего надо и чего не надо, — он озорно покосился на сидевшую рядом мать.
— Ну и что за «газик»? — пряча улыбку, продолжал допытываться отец.
— Ребята из деревни его в лесу нашли. Ну и сговорились пока не рассказывать. Испугались чего–то.
— А чего?
— Даже нам не сказали. Скрытничают.
— Знаю я этих молодцов, — встревоженно сказал Углов. — И Витьку того знаю. Ведеркова Георгия Семёновича сын.
— Надо ехать, — сказал Виталий, поднимаясь, и стал прощаться.
За ним тут же поднялся и Углов.
Мужчины и мальчики гурьбой пошли провожать их до шоссе.
…Было уже совсем темно, когда смертельно усталый и голодный Виталий, весь перепачканный в земле, в измятых брюках, с зелёными пятнами на коленях от ползанья по траве и порванной где–то рубашке, позвонил из деревенской почты в город, Откаленко.
Перед этим он долго и нетерпеливо крутил ручку телефона, косясь на висевшие тут же, на бревенчатой, потемневшей от времени стене, старую карту полушарий с оборванными краями и плакат: «Выявляйте колорадского жука!»
За высоким барьером, около несгораемого шкафа, сидела толстая краснощёкая женщина с любопытными, насторожёнными глазами–щёлочками. Она работала здесь, а сейчас пришла с Виталием и теперь ждала, когда он поговорит, чтобы снова запереть почту. Иногда глазки её становились жалостливыми, когда она смотрела на усталую фигуру Виталия, его перепачканное лицо и сбитый до крови палец, торопливо завязанный носовым платком.
Наконец Виталия соединили, и он услышал встревоженный голос Игоря.
— Это я, — тихо сообщил он в трубку. — Ты меня слышишь? Я из Пожарова. Нашёл машину. В лесу. Завтра срочно присылай эксперта и проводника с собакой.
— Понятно, — ответил Игорь. — У меня тут тоже все начало дымиться. Кое–что нашёл. Приедешь — удивишься.
ГЛАВА VI
ВТОРАЯ ЦЕПОЧКА
Когда Черкасов ушёл, осторожно прикрыв за собой дверь, Игорь поднялся из–за стола и задумчиво прошёлся из угла в угол по кабинету.
Раздражение постепенно прошло, но остался какой–то странный осадок недовольства самим собой. Что–то он не так сделал или делает. Да, да, у него сместилась цель, он не в том направлении двигается, в каком следует. Ведь Коршунов поставил задачу совершенно точно: выяснить подлинные обстоятельства гибели Лучинина — самоубийство это или убийство? На этот вопрос не ответит расследование обвинений, выдвинутых против Лучинина. Ложные они или нет, в любом случае они могут толкнуть на самоубийство. Значит, надо заняться лишь событиями того вечера, когда погиб Лучинин? Но, черт возьми, вовсе не все равно, оклеветали Лучинина или он действительно совершил преступление! Игорь почти физически ощущал, как размываются, расползаются факты и улики, выдвинутые против Лучинина. Они ещё не рушатся, но какие–то детали их, какие–то мелкие детали смещаются, меняют окраску… Нет, Игорь не может бросить все это, махнуть на это рукой. Наконец, он просто не может выяснять обстоятельства гибели, пока не выяснит: что за человек погиб, каков он был, этот Лучинин, преступник или жертва?
Игорь долго ходил из угла в угол по кабинету, куря одну сигарету за другой, изредка подходя к столу, чтобы стряхнуть пепел. Потом взглянул на часы. Ого!..
Он торопливо собрал со стола бумаги, положил в сейф, затем позвонил дежурному.
— У вас городской телефонный справочник есть?.. И личные телефоны там тоже?.. Отлично! Сейчас я у вас его заберу.
И он быстро направился к двери.
Через минуту Игорь уже звонил в редакцию районной газеты и, выяснив, что Небогов на месте, попросил передать, чтобы тот никуда не уходил. Он, капитан милиции Откаленко, сейчас придёт в редакцию. Ему надо поговорить с Небоговым.
Только повесив трубку, Игорь вспомнил, что есть и ещё один вопрос, который там надо выяснить: что за статья готовилась против Лучинина?
Затем, торопливо полистав справочник, он снова взялся за телефон.
— Можно Валентина Григорьевича?.. Здравствуйте. Говорят из горотдела милиции. Капитан Откаленко. Хотелось бы с вами побеседовать… Когда? Да не откладывая. Скажем, завтра утром… Я понимаю, воскресенье. Но хотя бы дома, предварительно. А документы, если потребуется, посмотрим в понедельник. Не возражаете?.. Ну и отлично. Извините за беспокойство… Да, да, в одиннадцать, Я понял.
Игорь положил трубку и сделал пометку в записной книжке. «Интересный экземпляр», — усмехнувшись, подумал он.
Редакция газеты находилась на соседней улице, совсем недалеко от горотдела. «Преимущество маленьких городов, — улыбнулся про себя Игорь, шагая по раскалённому асфальтовому тротуару, в который подошвы влипали, как в глину. — Все под рукой, никаких расходов на транспорт».
Игорь без труда отыскал двухэтажный особняк с лепными украшениями на фасаде. Массивный балкон поддерживался могучими мужскими торсами. По сторонам широких дверей, к которым от тротуара вели стёртые, сужающиеся ступени, висели разнокалиберные вывески с наименованием учреждений, плотно населявших старый особняк. Среди них Игорь прочёл: «Редакция газеты «Красное знамя“», и помельче: «2–й этаж. Направо».
В громадной комнате со стрельчатыми, венецианскими окнами и мраморными выступами фальшивых колонн вдоль стен, когда–то, видимо, служившей гостиной, письменные столы протянулись замысловатыми зигзагами, образуя бесчисленные тупички, выступы и проходы. Разноголосый гул наполнял всю комнату.
Протискиваясь между столами и непрерывно извиняясь, Игорь наконец отыскал Небогова.
Это был молодой паренёк в белой, с закатанными рукавами рубашке и подстриженными бобриком волосами. Густая бородка чёрной подковой охватывала его тугие розовые щеки. Он быстро и размашисто писал, грудью навалившись на стол, и чему–то коварно улыбался.