Круги по воде. Черная моль
Шрифт:
— С чего же они начинаются? — тихо спросила Лидочка, подняв на Круглову свои большие карие глаза, в которых навернулись вдруг слезы.
— Ну, как с чего, — неуверенно ответила Круглова, — с этой… с моральной неустойчивости, с отсутствия правильной перспективы в жизни.
— Перспективы, — горько усмехнулась Лидочка. — С чем ее едят, эту вашу перспективу?
— Я, может быть, не так сказала, — смутилась Круглова. — Но ты же меня понимаешь? Лида, давай говорить начистоту, — решительно произнесла она. — Расскажи, как ты живешь,
— Ничем мне помогать не надо, — устало возразила Лидочка.
— Нет, надо!
— Нет, не надо!
— Надо. Я же знаю. Ну, чего ты скрываешь?
— Что вы знаете, что? — запальчиво спросила Лидочка. — Откуда вам знать?
— Сигналы получила. От актива.
— Ах, сигналы? Ну и сигнальте, сколько влезет! А мне плевать!
— Ну, Лида, — вдруг как–то жалобно произнесла Круглова. — Ну, ведь мне же надо знать, пойми. Я же секретарь комитета.
— А что мне с твоего секретарства? Я же сказала: членские взносы уплачу. Все! А в душу ко мне не лезь! Ясно? И без тебя тошно!
Лидочка вдруг вскочила, глаза ее смотрели сухо и зло.
— И идите вы все к черту! — крикнула она и выбежала из комнаты.
Круглова ошеломленно смотрела ей вслед.
На следующий день Лидочка решила вынести с фабрики еще одну, третью по счету, шкурку. Надежно запрятав ее в широкий рукав платья, она после окончания смены направилась к проходной.
Лидочка уже перевернула табель, когда перед ней неожиданно выросла тощая фигура Перепелкина. Растянув в улыбке длинные губы, он с изысканной вежливостью произнес:
— Прошу зайти в мои апартаменты.
— Это зачем еще? — испуганно спросила Лидочка.
— Требуется смена декораций. На фоне служебного кабинета крупно: он и она. Драматическое объяснение.
— Никуда я не пойду. Пусти, — попыталась оттолкнуть его Лидочка.
Но Перепелкин уже цепко держал ее за рукав пальто.
— Попрошу без эксцессов. Не создавайте массовок.
Выходившая с фабрики вместе с Лидочкой Аня Бакланова сердито крикнула:
— Эй, кавалер! Чего к девчонке прицепился? А ну, дай проходу!
Перепелкин весело возразил:
— Анечка, мечта моя, вас вызовут. В этой мизансцене вы не участвуете. Пошли, девушка, пошли.
В это время к ним подошел Клим, тяжелым взглядом измерил Перепелкина и коротко спросил:
— Ты чего это?
— Вот, Климушка, — начиная нервничать, пожаловался Перепелкин. — Я же при исполнении служебных обязанностей. Выборочная проверка. А они срывают мероприятие.
Клим как будто и не видел перепуганного, бледного лица Лидочки. Глядя куда–то в сторону, он с усилием проговорил:
— Веди, раз так. И баста.
В проходной уже образовалась пробка.
— Давай, служба, действуй, — поддержал Клима Женя Осокин. — Все законно, и обижать никого не должно.
Довольный Перепелкин провел Лидочку к себе в кабинет. Закрыв плотно дверь, он повернулся к девушке и насмешливо спросил:
—
— Чего тебе отдавать?
— Ну, ну. Все известно. У меня, знаешь, глаз — алмаз, насквозь все вижу. Так как же?
Лидочка молчала.
— Да ты не бойся, — вдруг заговорщически понизил голос Перепелкин. — Обойдется без суда и следствия. Я даже протокола составлять не буду. Просто отправлю на беседу к Свекловишникову, и все тут.
У Лидочки по впалым щекам потекли слезы, но она продолжала молчать.
— Да я тебе говорю: ничего не будет, — уже искренне стал уверять ее Перепелкин, тронутый немым отчаянием, которое отразилось на лице Лидочки. — Ну, провалиться мне, ничего не будет.
Через несколько минут в кабинет Свекловишникова под конвоем Перепелкина вошла Лидочка. На директорский стол была положена украденная ею шкурка, после чего Перепелкин вышел.
— Садись, голубушка, и рассказывай, как ты дошла до жизни такой, — мягко, по–отечески произнес Свекловишников.
— Нечего мне рассказывать. Что сделала, то сделала. Судите меня теперь, — сквозь слезы ответила Лидочка.
— И не подумаю, — все так же мягко возразил Свекловишников. — Я–то знаю, что тебя на это толкнуло. Знаю. Тяжело тебе живется, Голубкова. А молодость, она свое берет. И то хочется и это. А денежек–то и не хватает. Знаю, как же. Сам молод был. А ты мне, Голубкова, в дочки годишься.
Лидочка, ожидавшая все, что угодно, но только не таких отцовских увещеваний, удивленно подняла на Свекловишникова свои большие, полные слез глаза.
— Ну, чего ты на меня так смотришь? — усмехнулся Свекловишников. — Небось думала, что я зверь? А я, Голубкова, человек. И наказывать тебя, а тем более судить не собираюсь. Наоборот. Я тебе даже помогу. Дадим подработать, чтобы не приходилось эдакими вещами заниматься. Есть у нас такая возможность. Иди–ка сейчас же к начальнику цеха, к Жереховой. Она тебе и скажет, что и как надо делать. Да слушайся ее. И помни, если что не так сделаешь, то уж пеняй на себя, пойдешь под суд — и лет так на десять со свободой прощайся. Понятно? — В голосе Свекловишникова прозвучали жесткие нотки, и Лидочка поняла, что шутить он не собирается.
— Спасибо, Тихон Семенович, — упавшим голосом ответила она, — я буду стараться. — И нерешительно встала. — Так мне идти можно?
— Иди, милая, иди. И наш уговор не забывай.
Опустив голову, Лидочка покорно вышла из кабинета.
…Когда Перепелкин вернулся к себе, его уже поджидал начальник охраны фабрики Дробышев.
Павел Афанасьевич Дробышев, невысокого роста, худенький и подвижный, с непокорным хохолком на затылке, в сапогах и гимнастерке, с которой только недавно снял капитанские погоны, был человеком крутым и прямолинейным. Перепелкин втайне побаивался своего начальника, хотя именно по его предложению он и был назначен начальником второго караула.