Круглая Радуга
Шрифт:
– Тысячу раз.
– Тогда,– взвивается полковник,– если дверь это у дома нос, а дверь открыта, а-и все те снежно белые кристалы вдуваются от Вафельницы-Роуд большущим облаком прямо в—
– Ааггххк!– вскрикивает робот и убегает в узкий переулок. Полковник оказывается в коричневом и выдержан-винном районе города: цвета самана и известняка простираются в длящихся прочь стенах, крышах, улицах, нигде ни деревца, и кто это променадит по Шоколаденшрассе? Поа! Да это же сам Ласло Джамф, глубоко зашедший в старческий возраст, хранимый как ’37 Форд, назло взлётам и падениям Мира, которые не более, как увлажнённые перемены улыбки, от широко-жемчужной до грустно-туманной, тут внутри Счастьеполя. Д-р Джамф в галстуке-бабочке определённого вяло-сероватого оттенка лаванды, цвет долгих умирающих дней сквозь окна консерватории, минорно-тональных lieder о днях минувших, горестных пианиссимо, табачного дыма в набитых гостиных, облачных воскресных прогулок у каналов… вот два человека, процарапанные отчётливо, с прилежанием, по этому дню, а колокола с той стороны канала отбивают час: эти двое пришли очень издалека, после странствия, которое ни один из них не упомнит, с каким-то особым заданием. Но от каждого скрыта роль второго...
И оказывается, что эта электролампочка тут над головой Полковника, та самая Osram лампочка, под которой Франц Пёклер обычно спал на своей койке в подземном ракетном заводе Нордхаузена. По статистике (так Они утверждают), каждая n-тысячная электролампочка должна оказываться совершенством, накопление дельта-q идёт как положено, так что нам нечего удивляться, что эта всё ещё тут, ярко светит. Однако, истина ещё ошеломительнее. Эта лампочка бессмертна! Она была и есть, фактически, с двадцатых, у неё тот старомодный выступ на кончике и менее грушевидная форма, чем у современных лампочек. Ух и потрясная история у этой лампочки, если б могла говорить—ну, дело в том, что она умеет таки говорить. Она диктует мускульные модуляции верчения Пэдди МакГониглом в этот вечер, тут имеется закольцованная петля, с обратной связью через Пэдди снова к генератору. Вот она:
История Байрона Лампочки
Байрона должны были произвести на заводе Tungsram в Будапеште. Скорее всего, его бы прихватил асс по продажам, отец Гёза Рожавёлги, Шандор, который покрывал всю Трансильванскую территорию и сделался настолько местным там, что головной офис чувствовал себя неясно параноидным относительно его способности наложить жуткое проклятье на товарооборот в целом, если они не давали чего он захочет. В сущности, он был продавцом, который хочет, чтобы его сын стал доктором, и это осуществилось. Но возможно, проявилась подозрительная на ведьмовство аура Будапешта, и рождение Байрона в последний момент было переназначено на Osram, в Берлине. Переназначено, да. Существует Рай Лампочек Младенцев, над которым дружелюбно подшучивают, как если б это был кинофильм или ещё там что, ну таков уж Большой Бизнес, ха, ха! Однако, не позволяйте Им вас одурачить, он в первую очередь бюрократия, а Рай Лампочек Младенцев уже всего лишь как нечто побочное. Все накладные расходы—да, из своего собственного кармана Компания раскошеливается на квадратные лиги органди, бочонки розовой и голубой Бэби Краски от IG Farben, центнеры хитроумных Siemens сосок для Младенчиков Электро Лампочек, для питания Лампочек-сосунков током в 110 вольт без малейшей потери энергии. Так или иначе, эти Лампочные дельцы заняты созданием видимости мощи, мощи против ночи, вне реальности.
Вообще-то, Р.Л.М. довольно-таки убогий. С коричневых стропил свисает паутина. Время от времени таракан покажется на полу и все Младенчики пытаются провернуться посмотреть (будучи Лампочками, они выглядят совершенно симметричными, Скиппи, но не забывай про контакт наверху резьбы), начинают у-а! уу-аа! слабо светясь на таракана, что парализовано сидит на голых досках—только дави!—удирает затем, заново переживая некий нежданный разряд тока из ниоткуда, а высоко над головой лучистая, всевидящая Лампочка. В своём неведении, Лампочки Младенцы не знают как истолковать такую тараканью абреакцию—они чувствуют его испуг, но не знают что это такое. Они просто хотели с ним подружится. Он интересный и так ловко движется. Все в возбуждении кроме Байрона, который считает остальных сборищем простачков. Приходится всякий раз бороться, чтоб обратить их внимание на что-то стоящее. Привет, Младенчики, я Байрон-Лампочка, пропою вам песенку, вот такую,
Вспы-хните и заси-яйте—на-каливания Лампочки Младенцы!
А то будто у-вас водобо-язнь,
Всё лежите, кричите, пускаете пену, как куча чертенят,
Вы в царстве тараканов, но это чепуха
В сравненьи с ощущеньем висеть под потолком
И изливаться светом на их смешной дурдом,
Они к вам приползут с любовью до самого рассвета,
Но разбегутся кто куда как вспыхните вы светом!
Ну так светите, Лампочки Младенцы, вы светлого грядущего волна,
Я тут, чтоб вас завербовать
Участие принять
В великом походе, так пойте же со мной:
Мы-целый-мир-осветим-собой!
Беда Байрона в том, что в нём с
Па—ра—ноооййййя, Па-ра-нойя!
тарая, очень старая душа, закованная в стеклянную темницу Младенческой Лампочки. Он ненавидит это место: лежи и дожидайся, пока тебя произведут, а в динамиках ничего кроме музыки Чарльстона, а время от времени обращение к Нации, кому бы тут понравилось? Байрону хочется поскорее выбраться и приступить, не удивительно, что он подвержен всем видам нервных расстройств, Пелёночная Сыпь Лампы Младенца, что проявляется в заржавелости ниток резьбы, Младенческие Колики Лампочки, тугая спазма высокого сопротивления в глубине витков вольфрамовой нити, Гипервентиляция Лампочки Младенца, такое чувство, будто вакуум треснул, хотя этому нет органичной основы...
Когда наконец-то подкатывает Выпускной День, можете представить восторг Байрона. Он провёл время, вынашивая некие грандиозно безумные планы—он объединит все Лампочки, обоснует мощную базу в Берлине, ему уже известна Тактика Стробирования, всего и делов-то развить в себе способность (почти как Йог) помаргивать с частотой близкой альфа-ритму человеческого мозга, и ты можешь в натуре вызвать припадок эпилепсии! У Байрона было видение среди стропил его палаты о 20 миллионах Лампочек, по всей Европе, в заданной синхронизированной пульсации подстроенной одним из его агентов в Электро Сети, и все эти лампочки начинают стробировать вместе, люди колотятся в 20 миллионах комнат, как рыба на отмелях Совершенной Энергии—Внимание, люди, это было предупреждением вам. В следующий раз кое-кто из нас взорвётся. Ха-ха. Да мы задействуем наши Отряды Камикадзе! Слыхали про Кыргызский Свет? Так это задница светлячка по сравнению с тем, что мы вам—о так вы не слышали про—о, ну так тем хуже. Потому что некоторые Лампочки, скажем, миллион, всего лишь 5% от нашего числа, очень хотят вспыхнуть грандиозным жаром вместо того, чтоб терпеливо ждать пока истечёт их срок годности… Вот так Байрон мечтает о своей Силе Партизанских Боевиков, собирается покончить с Гербертом Гувером, Стенли Болдвином, со всеми ними, прямо в лицо, одним скоординированный взрывом...
Ну так Байрона ждёт жёсткое отрезвление! Уже существует организация, людская, известная как «Фебус», международный картель лампочек освещения, чья штаб-квартира размещается в Швейцарии. Управление в основном осуществляют ДжиЭл Интернешнл, Osram, и Объединённая Электропромышленность Британии, которые, в свою очередь, на 100%, 29% и 46% принадлежат компании Дженерал Электрик в Америке. Фебус устанавливает цены и определяет срок эксплуатации всех лампочек в мире, от Бразилии до Японии, до Голландии (хотя Голландский Philips это бешеная собака в картеле, может в любой момент вырваться и сеять неразбериху в Комбинации). С учётом такого состояния тотального подавления, похоже что не найти места для новорожденной Лампочки Младенца, кроме как начинать от самого дна.
Но в Фебусе ещё не знают, что Байрон бессмертен. Он начинает свою карьеру в притоне курильщиков опиума с женским персоналом в Шарлотенбурге, почти в пределах видимости статуи Вернера Сименса, светясь в бра, один из множества лампочек, повидавших самые апатичные формы Республиканского декаданса. Он познакомился со всеми лампочками в заведении, Бенито Лампоне из следующего бра, который постоянно планировал побег, Берни, что горел у туалета в конце коридора и имел неисчерпаемый запас анекдотов про уролагнию, и с его матерью Брендой на кухне, у которой только и разговоров что про шарики гашиша, про членозаменители, вызывать потопы болеутоляющих оргазмов в капиллярах влагалища, про молитвы обращённые к Астрате и Лилит, царице ночи, про заходы в истинную Ночь Иных, продрогших и голых на линолеуме полов после нескольких суток без сна, грёзы и слёзы становятся его естественным состоянием...
Одна за одной, из месяца в месяц, лампочки перегорают и нет их больше. Поначалу, это болезненный удар Байрону. Он всё ещё новичок, всё ещё не постиг свою бессмертность. Но накручивая часы горения, он начинает понимать преходящесть остальных: осознание, что надо любить их, пока они ещё тут, идёт успешнее, а также всё интенсивнее—любить, словно каждый час эксплуатации последний. Байрон вскоре становится Постоянным Старожилом. Другие могут распознать его бессмертность с первого взгляда, но она никогда не обсуждается, разве что в общих высказываниях, когда доходит, помаргивая, фольклор из прочих частей Электросети, сказания о Бессмертных, один в кабинете кабалистики в Лионе, владеющий, как полагают, магией, другой в Норвегии, над входом в склад, лицом к лицу с арктическою белизной, полон стоицизма, при одной лишь мысли о котором более южные лампочки впадают в ослабелую пульсацию. Если где-то есть ещё Бессмертные, то они отмалчиваются. Но это молчание таящее многое, возможно всё, в себе.