Круглые сутки нон-стоп
Шрифт:
Одни хиппи ничего не делают, другие уходят в религиозные поиски. Фанатики «Рами Кришна» – это тоже, конечно, разновидность хиппи. Есть сейчас также и хиппи-трудяги. Одна family, например, держит ресторан.
Кстати говоря, это единственный ресторан в Лос-Анджелесе, куда по вечерам стоит очередь. Называется он довольно забавно: «Great American Food and Beverage Company», что впрямую переводится как «Великая американская компания продовольствия и напитков», но если представить себе ресторан подобного рода в Москве, то название это следует перевести иначе – ну, что-нибудь вроде «Министерство пищевой промышленности
Как ни странно, еда здесь действительно потрясающая. Ребята сами готовят национальные американские блюда вроде жареных бычьих ребер с вареньем или трехпалубных техасских стейков и делают это с увлечением, наслаждаются аппетитом гостей и очень обижаются, если кто-нибудь оставит хоть кусочек на тарелке.
– Эй, folks, что-нибудь не так? Почему остановились? Нет-нет, нельзя, чтобы такая жратва пропадала. Если не съедите, я вам тогда в пакет уложу остатки. Завтра сфинишируете, ребята.
Однако не только из-за еды стоит сюда очередь. Здесь все поют, все члены семьи, все официанты и бармены, поют, пританцовывают, подкручивают. Быстро передав заказ на кухню, длинноволосый паренек бросается к пианино, играет и поет что-нибудь вроде «Леди Мадонна». В другом углу две девочки танцуют бамп, в третьем – гитарист исполняет старинную ковбойскую балладу.
Вот в этом видится некоторое новшество: семья хиппи, занятая общественно полезным делом.
Мне кажется, что для определенных кругов американской молодежи временное приближение или даже слияние с хиппи, так сказать, «хождение в хиппи», становится как бы одним из нормальных университетов, вроде бы входит уже в национальную систему воспитания.
Вредно это или полезно, не берусь утверждать, но, во всяком случае, для того слоя общества, который здесь называют upper middle class, это поучительно. Хиппи сбивают с этого класса его традиционные спесь, косность, снобизм, дети этого класса, пройдя через трущобы хиппи, возвращаются измененными, а значит…
Что это значит? Я подошел сейчас к началу этой главы, к монологу вдохновенного Ронни из лондонской «Индиги». Что ж, значит, он не во всем ошибся? Значит, не так уж и смешны были его потуги «изменить общество еще при жизни этого поколения»?
Я не был на Западе после 1967 года почти восемь лет. Жизнь изменилась, конечно, тоскливо было бы, если бы она не менялась. Общество изменилось, изменились люди. Конечно, общество и люди меняются под влиянием солидных, как химические реакции, социальных процессов, но ведь и «движение хиппи» тоже одно из социальных явлений и возникший сейчас «стиль хиппи» – это тоже социальное явление.
Хиппи не создали своей литературы в отличие от своих предшественников – beat generation (разбитое поколение, битники), но они оставили себе Джека Керуака, Алана Гинсберга, Лоуренса Ферлингетти и Грегори Корсо с их протестом и с их лирикой, что расшатывала стены каст еще в пятидесятые годы.
Хиппи создали свою музыку, свой ритм, мир своих движений и раскачали этим ритмом всю буржуазную квартиру.
– Нормальные люди пусть аплодируют, а вы, богачи, трясите драгоценностями! – сказал как-то Джон Леннон с эстрады в зал, и все задохнулись от смеха.
Новая молодежь заставила иных богачей усомниться в ценности долларового мира. Хиппи создали свою одежду, внесли в быт некую карнавальность, обгрызли и выплюнули пуговицы сословных жилетов.
Среди современных молодых американцев меньше стало вегетативных балбесов, пережевывающих чуингам, влезающих в ракетный самолет и спорта ради поливающих напалмом малую страну. Может быть, в этом уменьшении числа вегетативных балбесов частично «виноваты» и хиппи?
Современный молодой американец смотрит не поверх голов, а прямо в лица встречных, и в глазах у него встречные видят вопросительный знак, который, уж поверьте опытному литератору, сплошь и рядом благороднее восклицательного знака.
Конечно, десятилетие закатывается за кривизну земного шара, горячее десятилетие американской и английской молодежи, и это немного грустно, как всегда в конце десятилетия…
На обратном пути я решил сделать остановку в Лондоне. Это была дань ностальгии. Я даже так подгадал свой рейс, чтобы прилететь утром в субботу, базарный день на Портобелло-роад.
И вот свершается еще раз авиачудо, которому мы до сих пор в душе не перестаем удивляться, – вчера ты сидел на крыше Линкольн-сентра, гладя на пришвартованный к континенту дредноут Манхэттена, сегодня ты в гуще бабушки Лондона – на Портобелло-роад.
На первый взгляд ничего не изменилось: те же шарманщики, обманщики, адвокаты, акробаты, турецкая кожа, арабская лажа, эму и какаду, тома лохматой прозы у мистера Гриппозо…
Однако тут же замечаешь, что индустрия «стиля хиппи» работает и здесь на всю катушку. Повсюду продаются сумки из грубой мешковины с надписями «Portobello-road» и майки «Portobello-road», и значки, и брелоки. Толпа такая же густая и яркая, но тебя все время не оставляет ощущение, что это о б ы ч н а я западная толпа. И пабы вдоль толкучки полны, и пиво «гиннес» льется рекой, но ты видишь, что и общество в пабах собралось обычное, и пиво льется самое обыкновенное. Ты идешь и смотришь, и вокруг тебя люди идут и смотрят. Как и прежде, разноязыкая речь и разные оттенки цвета кожи, но тут до тебя доходит смысл происходящего: сегодня ты здесь всего лишь турист и все вокруг туристы, а остальные – обслуживающий персонал.
Этим же легким тленом о б ы ч н о с т и подернута и маленькая, зажатая в Сити Карнеби-стрит, куда я приплелся вечером по следам шестьдесят седьмого года. По-прежнему были открыты маленькие лавочки, где раньше все продавцы пели и пританцовывали, но вдохновенные их выдумки теперь стали уже ширпотребом.
Густая толпа туристов проходит по Карнеби-стрит и утекает к центру, к Эросу на Пикадилли-серкус.
Кажется, Портобелло-роад и Карнеби-стрит стали простыми туристическими объектами, лондонскими мемориями времен swinging.
Я утекаю вместе с толпой, пересекаю Риджент-стрит и Пикадилли, брожу по Сохо и вижу на одном углу нечто новое: уличный музыкант, играющий сразу на четырех инструментах.
Парень в выцветшей майке с надписью «N 151849, заключенный строгого режима» – настоящий артист. За спиной у него барабан, он играет на нем с помощью ножной педали. В руках гитара. Под мышкой бубен. Губная гармошка закреплена перед ртом на зажиме.
– Обвяжи желтую ленту вокруг старого-старого дуба, – поет он, а следующую фразу гудит на губной гармошке. Звенит гитара, бренчит бубен, ухает барабан.