Круглый год
Шрифт:
— Бабушка, расскажите, как суд делать, как? — кричали мальчишки.
— А вот как: у вас будут судья, обвинитель, свидетели и защитник, всё, как в настоящем суде.
Теперь вокруг моей скамейки набралось уже десятка три ребят, мальчиков и девочек.
— А как это будет? А что будет говорить судья? А обвинитель? А защитник? — спрашивали меня со всех сторон.
— Суд решает дело, когда выслушает всех: свидетелей, обвинителя и защитника, — объяснила я.
— Постойте, я тоже скажу, — подошёл хромой мальчик с палкой. — Вот вы говорите — защитник. Какая может быть ему
Я подождала, пока все замолчали.
— Колька, — сказала я, — виноват. Но, может быть, кое в чем и вы виноваты? — При этом я посмотрела на мальчика в синей рубашке. — Колька бил Шамиля за чёрную кошку, и за жёлтую, и за серую с белыми лапками. И Мише палец камнем разбил. А вы смотрели на это безобразие и молчали. Значит, и вы виноваты. За себя испугались и товарищу не помогли. Пойдём, Шамиль!
И мы пошли на квартиру Колькиных родителей. В подъезде я оглянулась. Вижу, ребята не расходятся, горячо о чём-то спорят, руками машут.
Колькиных родителей я дома застала, и разговор у нас был долгий и очень хороший.
А вечером соседка меня встретила, смеётся.
— Знаете, — говорит, — ребята суд над Колькой учинили…
— Били? — испугалась я.
— Что вы! По-хорошему. Защитником девочку выбрали. Таню из восьмой квартиры. Ну и молодец! Как стала говорить, что они все виноваты, почему с Колькой не дружили. А потом за Шамильку опять на мальчишек напала, как они за малыша такого не вступились, одна бабушка вступилась. Меня аж за сердце взяло.
— А Колька? Колька что? — торопила я.
— Не знаю. Сначала нагрубил всем. Я, мол, вас знать не желаю. А потом молчал-молчал, да как кинется бежать. И убежал.
Так я в тот вечер ничего больше не узнала.
А кошку, что Шамиль защищал, узнала. Смотрю, сидит около моего подъезда, худая, кожа да кости. Смотрит жалобно, голодная. Я её позвала к себе, накормила. Она поела с жадностью, к двери кинулась и убежала. Я удивилась даже, куда это она так торопится? Ведь бездомная. Кошка красивая — полосатая, как тигр, и глаза яркие, зелёные.
На другой день с утра было душно, я даже дверь открыла на лестницу, сама в комнате чем-то занялась и вдруг почувствовала — смотрит на меня кто-то. Обернулась и слова сказать не могу от удивления.
На пороге стоит… кто бы вы думали? Кошка! Та самая. И во рту держит маленького котёнка. Я вскочила со стула. А она подошла, осторожно положила котёнка мне на ногу, подняла голову, смотрит на меня. Глаза её зелёные говорят: мне детей спрятать некуда. Помоги, возьми их себе!
Я даже сказать ничего не могла. Наклонилась, погладила её. Но она, мать, поняла. Сразу кинулась на лестницу. И вот опять появилась в дверях, второго котёнка в зубах держит. На пороге уже не остановилась, вошла и смело его рядом с первым у моих ног положила: ведь мы глазами обо всём договорились.
Я сразу котят в корзинку на мягкие тряпочки под кровать положила. Кошка тут же в корзинку прыгнула, легла, котят к себе придвинула, посмотрела на меня и вдруг громко-громко запела. Даже если бы она умела говорить по-человечески, и то было бы не так понятно. Она меня благодарила
Потом погладила кошку и опустила одеяло. Надо ей и детишек покормить, и самой отдохнуть, и успокоиться. Ведь инстинкт её учил прятать детей в самые тёмные далёкие углы. А она решилась, вынесла их из подвала и положила в чужой квартире к ногам чужого человека. Поверила. И не ошиблась. Всё это она мне рассказала своей песней. А потом совсем другим, тихим голосом успокоила котят. Теперь ей бежать, торопиться некуда. Маленькая храбрая кошка нашла дом для себя и своих детей.
На другой день я вышла во двор и кого же вижу? Из нашего подвала Колька выходит, в руке что-то держит, в бумажке завёрнуто, но на рогатку не похоже. Притворился, что меня не видит.
— Коля, — сказала я так, как будто мы с ним самые лучшие друзья. — Пойдём ко мне. Что-то покажу…
Он постоял, носком сандалии асфальт у крыльца поцарапал. Пошёл, наконец, за мной, но всё в сторону смотрит, точно и не со мной идёт, а сам по себе.
На пороге остановился, я одеяло на кровати откинула, говорю:
— Смотри!
Он присел на корточки, заглянул да как вскочит:
— Вот куда она подевалась! А я ей в подвал нёс, вот…
И развернул бумажку, а в ней — что бы вы думали? — кусочек мяса.
— Я её в подвале утром увидел. И котят тоже. Хотел покормить. Пока за мясом сходил, а она куда-то подевалась, — говорит Колька и всё ещё на меня не смотрит.
— Она не знала, что ты её кормить собрался и сама мне котят принесла, — объяснила я. — А мясо ты ей отдать можешь. Не откажется.
Кошка, и правда, не отказалась.
А Колька взглянул на меня и вдруг улыбнулся, да так по-хорошему, по-доброму и сказал:
— На меня, значит, зла не имеет.
— Не имеет, — подтвердила я.
Мы друг на друга опять посмотрели, и я заметила, что у Кольки глаза карие, большие и очень весёлые.
— Так-то, друг Колька, — сказала я.
— Так-то, друг бабушка, — неожиданно ответил он. И мы оба рассмеялись.
НОЯБРЬ
Ноябрь — сентябрев внук, октябрев сын, зиме родной батюшка. Такой меткой поговоркой встречает его народ. В народе называют его грудень: грудами земли, затвердевшей от мороза, украшает он дороги, по которым ни колесу, ни санному полозу хода нет. Он и листобой: сбитые им с деревьев листья на земле лежат.
Начало ноября, конец октября — бывает, подмораживает, но ещё сухо и солнечно. И лёгкий, как пыль, снежок налетит и растает как-то незаметно. Но раз-другой, и заметно становится: грудень листобоем оборачивается. Кому-кому, а зайчишке это на радость. Мокнет лист — шороха в лесу стало меньше, он передохнул и потихоньку в лес возвращается. Но уже бывает и так: закачаются голые ветки деревьев на ветру, на дороге позёмка закрутилась, снега прибавилось. Но всё равно ни саням, ни колесу ещё хода нет.