Круглый счастливчик
Шрифт:
Прустов бродил долго, но очереди на классиков так и не нашел. Устав толкаться, он остановил старичка с журналом «Нива» под мышкой и попросил совета.
Знаток задумался.
— Вон там, — он кивнул в сторону, — делают список на «Библиотеку путешествий». Это битый номер, но попробуйте…
Прустов взглянул в указанном направлении и увидел кипение страстей. Множество людей нервно размахивали руками и говорили все сразу. Георгий ринулся к ним и начал просачиваться поближе к центру.
Чьи-то локти упирались ему в живот, но Прустов, извиваясь, продолжал углубляться, пока не вынырнул из толпы
В этот момент молодой капитан с танками в петлицах овладел инициативой. Он вел себя очень решительно, и массы, раздираемые противоречиями, признали в нем лидера. Зычным голосом капитан успокоил публику и приказал выстроиться в колонну по одному. После некоторой суматохи очередь была построена. Хвост ее, обиженно сверкая глазами, выглядывал из-за угла. К великому огорчению Прустова, он оказался почти в конце. Капитан с бумагой и ручкой пошел вдоль колонны. Он записывал фамилии граждан, рисовал на их ладонях жирные порядковые номера и гусиное перо. Это был условный знак, не позволяющий посторонним проникать в очередь.
— Товарищи! — объявил капитан. — Переклички будут по пятницам, в семь вечера. Прошу не мыть правые руки!
Прустов получил триста семьдесят первый номер. Он огорченно разглядывал татуировку на ладони и чувствовал, что номер действительно битый. Но ничего другого не оставалось.
Каждую пятницу он приходил к магазину и терпеливо исполнял положенный обряд. Иногда случались трагедии: кто-нибудь пропускал перекличку, автоматически вылетал из списка, а потом слезно умолял помиловать. Но очередь была сурова, и Георгий вместе со всеми кричал: «Нет, товарищ! Порядок есть порядок!»
Однажды Прустов простудился, температурил и все же не пропустил перекличку, сохранив свое место в очереди.
Пролетела зима. Пришла весна, короткая и бурная. В ботинках хлюпало. Люди ели чеснок и витамин С. Земля обрастала травой. Ходить к книжному магазину стало приятней.
Приближалась суббота, шестнадцатое июня — день подписки на «Библиотеку путешествий». Число желающих достигло семисот человек, и Прустов с удовольствием отмечал, что он уже в середине.
Пятнадцатого июня, в пятницу, состоялся последний сбор. Все были возбуждены. Первые двести номеров улыбались и говорили, что хватит всем.
— Товарищи! — сказал капитан. — Этой ночью возможны попытки организовать другую очередь. Нужна бдительность. Я остаюсь до утра. Кто со мной?
Присутствующие переглядывались. Торчать всю ночь у магазина никому не хотелось.
— Мужчины! — закричали женщины. — Как вам не стыдно!
Прустов подошел к капитану. Все облегченно вздохнули.
Ночь была теплая. Капитан поставил Прустова на углу, а сам начал прогуливаться у входа в магазин. Каждые полчаса он включал фонарик, тонкий луч ощупывал фасад, пронизывал витрину и медленно ползал по книжным полкам, словно где-то там мог затаиться противник. Стояла тишина. Никто не посягал на порядок. Лишь в четыре утра к Георгию подошел какой-то тип с портфелем. Прустов напрягся, готовясь к конфликту, но тип негромко сказал:
— Чанов, четыреста первый номер. Только что из командировки. Какие новости?
Узнав, что подписка сегодня, Чанов
Ранним утром к магазину потянулись люди. В девять ноль-ноль очередь была в сборе. Толком никто ничего не знал. Ползали слухи об уменьшении тиража. Страсти накалялись. Появились неизвестные, пытавшиеся внести сумятицу. Но капитан был начеку.
В десять ноль-ноль, когда номера выстроились у магазина, держась друг за друга, как детсадовцы при переходе улицы, на крыльцо вышел директор магазина и объявил, что подписаться смогут триста человек.
Первые триста номеров ликовали. Остальные вели себя по-разному. Одни уходили большими шагами не оборачиваясь. Другие оставались на месте в скорбном молчании. Третьи начинали суетиться, ища обходные пути.
«Почему так? — с горечью подумал Прустов. — Почему всегда везет другим?» Он стоял у магазина, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. Георгий ушел домой.
В следующую пятницу привычка привела его на старое место. У магазина, как обычно, толпился народ. Многих он уже знал. Теперь у Прустова был опыт. Он взял в руки лист бумаги, написал на нем крупными буквами свою фамилию и начал слушать знатоков. Идея была проста: надо самому организовать очередь и быть в ней первым. Но ничего интересного в этот вечер Георгий не услышал. Выстраивались за Софоклом, какими-то восточными поэтами, сочинениями Гегеля — все это было не то…
Прустов уже уходил, когда сутулый человек в джинсах выхватил у него лист и, пробежав глазами написанное, воскликнул:
— Прекрасно! Именно это я искал!
Быстрым росчерком он поставил свою фамилию и передал бумагу подскочившей женщине. Их окружили люди. Некоторое время недоумевающий Прустов следил за перемещением листа, потом потерял его из виду и, махнув рукой, отправился домой.
Ровно через неделю он опять был у магазина.
Человек пятьдесят стояли в сторонке, окружив сутулого в джинсах. Георгий подошел к ним и потрогал за рукав озабоченного гражданина.
— На кого подписка? — тихо спросил он.
— Трехтомник Прустова, — отозвался гражданин. — Выходит в четвертом квартале, Говорят, изумительно написано…
Прустов растерянно оглянулся, пошел прочь, затем вернулся и на всякий случай занял очередь. Он был семьдесят девятым.
КАЁДЗА
Гладков работал слесарем в автомастерских. Место было доходное, рядом с шоссе, на котором часто случались аварии. Обостренный слух Гладкова улавливал хлопок бьющихся машин за несколько километров от места происшествия. Тогда он думал про себя: «Сейчас притащат!» и почти никогда не ошибался.
В мастерских за долгие годы он насмотрелся столько изуродованной техники, что при виде искореженного автомобиля не испытывал никаких чувств. На клиентов Гладков почти не глядел, словно они его не интересовали, и клиенты, еще не пришедшие в себя после аварии, от такого сурового обращения робели. Он осматривал машину и тут же назначал стоимость ремонта. Задаток в половину стоимости полагалось вносить в течение суток. Цифры обсуждению не подлежали. Не нравится — ищи другую фирму. Клиенты, как правило, со всем соглашались. Брал Гладков дорого, но делал на совесть.