Кругом одни лжецы
Шрифт:
Я был так близок к тому, чтобы не плюхнуться от злости ему на голову, что мне потребовалось несколько секунд, чтобы побороть свое побуждение и опуститься наконец на стул.
— И что дальше? — поинтересовался я.
Он нахмурился:
— Не знаю. Пока ты не представил мне никаких доказательств. Все здесь притянуто за уши. Насколько я знаю, «Сико» принадлежит местным бизнесменам. И пока они не нарушили ни одного закона.
— Есть хоть одна жалоба от продавших землю?
— Ни одной. Однако история занимательная. Добудь мне какое-нибудь доказательство существования
— Вы не проверили их на счет уголовного прошлого?
— Здесь на них ничего нет. От ФБР мы тоже ничего не слышали.
— Может, еще услышите. Один вопрос: не было ли чего-нибудь подозрительного в смерти Эда Уиста? Это точно был несчастный случай?
— Ты серьезно?
— Угу. Вскрытие делали?
— Вскрытие?! Чего ради? За каким чертом кому-то могло понадобиться убивать старину Уиста? Что это ты надумал, Скотт? — Шеф полиции был явно сбит с толку.
— Его вдова продала сегодня свой дом «Сиклиффской компании развития», той самой, которая пока не нарушила ни одного закона. Это навело меня на мысль.
Он сидел и пялился на меня, вероятно размышляя про свои дела.
Я спросил:
— У вас есть рапорты о появлении в городе известных уголовников? Нет ли наплыва иногородних гангстеров?
Он хохотнул:
— В Сиклиффе? Не переноси сюда Лос-Анджелес, Скотт. У нас чудесный, чистый и спокойный город. Никаких проблем. Разве что несколько залетных пройдох в летнее время.
Я встал и сказал:
— Достаточно, пожалуй. Полагаю, ты понимаешь, что отпущенные тобой три головореза не питают теплых чувств ко мне. Ставлю шесть против одного, что они сделают мне дырку между глаз при малейшей возможности.
Он покачал головой:
— Вы, частные сыщики, похожи друг на друга. Драматизируете все, делаете из мухи слона.
Я наклонился над его столом:
— Что, ты думаешь, они делают со своими «пушками», которые всегда у них под рукой? Ковыряют ими вместо зубочисток в зубах?
Помолчав немного, он попрощался:
— Рад видеть тебя снова, Скотт.
— Ага. — Я повернулся и пошел к двери, но внезапно вспомнил кое-что. Скорее всего, напрасная трата времени, однако я все же спросил: — Еще одно. Как я слышал, Джим Норрис большая шишка в «Сико». Это так, по вашим сведениям?
— Может быть. Кажется, его имя упоминалось.
— У него были проблемы с законом?
— Только не у нас! И нигде, насколько мне известно.
— Привет, приятель! Ты наконец явился, — услышал я за своей спиной и по второму слову понял, кто это.
Повернувшись, я воскликнул:
— О, сержант Карвер! Бесподобный слуга закона! Если Реннер прострелит мне голову, ты ведь допросишь его, а?
Карвер нахмурился, его мясистые щеки чуть обвисли, а обведенные темными кругами глаза слегка закосили.
— Уж не напоминаешь ли ты мне опять о моих обязанностях, приятель?
— Нет. Но я скажу тебе одну вещь: назови меня еще раз приятелем, и я посмотрю, насколько крутые копы произрастают в этом городе.
Он пророкотал:
— Изыди, Скотт! — и прошмыгнул мимо меня к шефу полиции.
Я колебался только секунду и потом поспешил вон из участка. Задержись я на пару секунд, чего доброго, я атаковал бы всю полиции Сиклиффа. Мне неожиданно пришло в голову, что вряд ли я дождусь помощи от столпа честности по имени Турмонд.
Около часа я провел в центре города и убедился, что он здорово изменился. Он уже не походил на то место, где я проводил отпуск всего шесть месяцев назад. Тогда он был чистым, тихим и мирным. Все были дружелюбны, улыбчивы и беззаботны. Любили пошутить. Еще и сейчас можно было видеть те же лица, те же улыбки, здания, улицы, все детали были те же. Однако Сиклифф казался мне уже иным.
Бары заполняли рыгающие мужчины и бесстыдно почесывающиеся женщины, на перекрестках ошивались крутые юнцы, провожающие девушек вульгарными звуками и скабрезными шуточками. Были и мужики постарше, которые никак никуда не вписывались, но особенно много было парней с жесткими и скучающими физиономиями.
За полчаса я без труда сделал ставки в двух табачных лавочках и нашел массу игорных автоматов. Я даже узнал нескольких мазуриков из Лос-Анджелеса: толкача наркоты, обаятельного мошенника, обжуливающего доверчивых, и похитителя драгоценностей по имени Сэмми. При таком обилии мазуриков мне не хотелось таскать с собой чек на пять штук. Поэтому я нацарапал на конверте адрес своего банка в Лос-Анджелесе и отправил чек по почте.
В баре «Горгона», куда я заскочил выпить пива и оглядеться, мне попался на глаза некий Джеймс по прозвищу Пити, Петерсон, «медвежатник», с которым я несколько раз сталкивался в Лос-Анджелесе. В жизни его интересовали только две вещи: женщины и деньги. Лучше и то и другое вместе. Он вполне мог располагать нужными мне сведениями. Он знал мое имя и род занятий, и у нас с ним никогда не было проблем. Поэтому я надеялся, что он не откажется побеседовать со мной. Я купил ему выпивку и сказал:
— Пити, далековато ты забрался от дома.
Он пожал плечами, взял стакан и произнес без всякого выражения на безобразном лице:
— Мой дом там, где я бросаю свою шляпу.
— Кругом полно лос-анджелесских ребят. Я уже видел Блица Француза и Сэмми Мороженщика. Тут большой аттракцион, а?
— Неплохое местечко для каникул, как я слышал.
— Так ты на каникулах?
— Ага. В Лос-Анджелесе стало горячо, а тут, я слышал, морской бриз. — Он покосился на меня. — Прошел шумок, что ты в городе. Тебе чего?
— Знаешь что-нибудь о Джиме Норрисе?
— Ничего интересного для тебя.
— Даже за баксы?
Он вздохнул:
— Лишняя монета мне не помешала бы. Но я ни фига не знаю. Только его имя.
— Важная птица?
— Так я слышал.
— Самая важная?
Он пожал плечами:
— Вряд ли.
Больше ничего ценного он не сообщил мне, кроме того, что Норрис болтается в этом баре или «У Бродяги». По его словам, Сиклифф давал отличное укрытие. В Лос-Анджелесе же для Пити стало «горячо» из-за вскрытого им сейфа. Он поблагодарил меня за выпивку, и я слинял.