Круговорот лжи
Шрифт:
— Ты должен ее узнать.
— То есть, этого хочешь ты.
Элен засмеялась, признав мою правоту, и я поцеловал ее, назвав «любопытной белочкой».
Она пробормотала:
— Правильно. И все же, если ты и не слишком боишься, то все же не хочешь об этом думать, правда?
— Мое имя «Спящая Собака», — ответил я. — Лучше не буди меня.
Не помню, когда мы перестали придумывать друг другу шутливые любовные имена. Теперь мне кажется, что конец этому положила Элен. Когда у нее начался роман с Тедом, эти милые супружеские глупости должны были раздражать ее или, как минимум, смущать. Хотя на самом деле мы бросили эту
Тем не менее эти прозвища были меткими. Моя хлопотливая, говорливая любопытная жена действительно была похожа на белочку, а я не люблю совать нос не в свое дело.
Когда я наконец рассказал матери о разводе, она спросила:
— Ты знал, что Элен так несчастлива с тобой?
Я ответил, что до сих пор сомневаюсь в этом. Мать вздохнула и сказала, что ей очень жаль. Она не смотрела на меня. Я ждал. Она молчала. Наконец я с досадой произнес:
— Я думал, что ты любишь Элен.
Она снова вздохнула.
— Это твоя жизнь, милый. Твоя и ее. Не моя.
Когда я собрался жениться на Клио, мать не расстроилась, но и не скрывала своих чувств. Она с досадой называла ее «эта девушка», и, должен признаться, у нее были для этого основания. Поначалу Клио пыталась найти с ней общий язык и была вежлива, когда мать приезжала к нам в гости, но как только поняла, что эти визиты будут частыми (точнее, что я искренне люблю мать, а не просто выполняю сыновний долг), стала злиться и дуться. Я несколько раз возил ее и Барнаби в Боу, и там она большей частью молчала, всем своим видом демонстрируя, что ей скучно, и поминутно поглядывая на часы. Мейзи посмеивалась, не принимая это близко к сердцу, пыталась вовлечь ее в беседу и играла с Барнаби в «Соседа-попрошайку». Я надеялся, что она сделает скидку на юность Клио. Но когда я сказал, что мы собираемся пожениться, мать назвала ее «этой девушкой».
Я две недели помогал матери делать покупки; это придумала Элен вскоре после того, как Энни-Бритву все-таки пришлось отправить в дом престарелых. (Элен считала, что матери одиноко. Она говорила: «Мейзи была мне хорошей свекровью, и я знаю, что ей хочется иногда побыть с тобой наедине. Она никогда в этом не признается, и все же я убеждена, что ей без тебя тоскливо».) После одной из таких поездок мы сложили продукты в чулан, и я принес поднос с чаем и сандвичами в маленькую, тесную гостиную. Мать сидела в кресле-качалке Энни-Бритвы и казалась раздраженной.
— Клио очень стесняется, — не слишком уверенно сказал я. — У нее бывают проблемы с общением. Это все из-за ее родителей.
Моя мать фыркнула с презрением, которому могла бы позавидовать Мод. Она махнула рукой и вскинула подбородок, тоже совсем как ее сестра. Это минутное сходство помогло мне решить проблему, над которой я давно бился. В то утро я работал над портретом пышногрудой титулованной дамы и ее младшего брата, который выглядел намного аристократичнее. Они были так же не похожи друг на друга, как Мод и Мейзи, и все же что-то общее у них было. Некое неуловимое семейное сходство, которое я никак не мог уловить, и это выводило меня из себя. Я занялся фоном — классической колонной и какой-то драпировкой, — продолжая размышлять об этом. И тут, внезапно вспомнив жест матери, понял, в чем заключалось сходство брата и сестры: не в глазах, не в расцветке, не в чертах лица, а именно в жестах; автор уловил его и воспроизвел на картине. Графиня и ее брат смотрели на художника, держа головы под совершенно одинаковым углом, чуть сердито и высокомерно, словно недовольные замысловатой позой, в которую их поставил этот простолюдин. Казалось, они стоят так уже довольно долго и злятся: «Да кто он такой, в конце концов, что он себе позволяет?»
Я подумал, что именно так выглядела бы мать Неда, если бы ей пришлось позировать для парадного портрета.
Мать сказала:
— Что здесь смешного? Не понимаю, чему ты улыбаешься.
— Ничему. Извини. Я отвлекся. Подумал о другом. Не сердись на Клио. Ей пришлось нелегко, и это сделало ее недоверчивой. Она изменится. Она еще очень молода.
— Нелегко? — повторила мать. — Если хочешь знать мое мнение, то ей повезло. Она смогла оставить ребенка. В мое время это было бы трудно! А что касается ее молодости… Ну да, я понимаю, что ей скучно со старухой вроде меня. Но дело не в том, просто эта девушка не хочет ни с кем тебя делить. Сейчас ты можешь не замечать ее ревности, но рано или поздно поймешь, что это такое. Не подумай, что я забочусь о себе! Все эти годы мы хорошо ладили с Элен, и я не обижусь, если отойду для тебя на второй план. Но что будет с Тимом? Ты обязан подумать о нем. Я знаю, ты надеешься, что в один прекрасный день он встанет на ноги. Я молю об этом Бога, но рассчитывать на его самостоятельность не приходится, правда? Если дела пойдут плохо и у него начнется ухудшение, ты теперь уже не сможешь рассчитывать на помощь Элен. А что подумает Клио? Что твой сын, взрослый человек, все еще нуждается в тебе? А как же быть с ее сыном? На тебя ляжет ответственность и за пасынка. А это непросто.
Она была непривычно суровой. Я слегка поежился и сказал:
— Перестань, мама! По-моему, мы с Эриком неплохо ладили.
Лицо Мейзи приобрело растерянное выражение. Слышала ли она мои слова? Ну да, ведь она глуховата! Я пояснил уже громче:
— Я говорю про твоего второго мужа.
Она покраснела.
— Господи, какая я дура! Знаешь, я совсем… впрочем, ладно, это неважно.
— Бедный Эрик… Послушай, но у Тима и Клио вполне нормальные отношения. Они не ссорятся. Это другое поколение. Ко многим вещам они относятся гораздо терпимее.
— Иными словами, они спокойно живут за чужой счет? Но мне кажется, что это ужасно. И всем моим друзьям тоже. Дети высасывают родителей, получают пособие от государства и бьют баклуши. Сам понимаешь, я говорю не о Тиме. Даже дурак поймет, что он болен. Именно так я вчера ответила Мод, когда она завела разговор о том, что Тиму нужно поступить в политехникум. Она сказала, что поговорит с тобой и все устроит. Я ответила ей: «Послушай, Мод, это ни к чему. Не нужно строить далеко идущие планы в том, что касается Тима. День прошел, и слава Богу».
— Мод трудно понять это. — Я поразился чуткости матери и мысленно поблагодарил ее. Впрочем, возможно, она вела себя так только в пику сестре. Я еще не слышал о политехникуме. (Чему он там будет учиться? Обработке древесины? Философии?) Мод ничего не говорила мне, и мысль о том, что она действует за моей спиной, втягивает мою мать и отказывается смириться с существующим положением дел, согрела меня, но и опечалила. Я понимал, почему она не стала выяснять мое мнение.
— Мод думает, что она может устроить все на свете, — сказал я.
— Больно умная. — Мать казалась довольной. — Я часто говорила ей, что образование — это еще не все. Знаешь, я не хотела отсылать тебя в закрытую школу. Но она решила, что тебе там будет лучше, что я слишком занята, и в конце концов уговорила меня. В Саутенде ты был счастлив, но приходилось думать о твоем будущем. С Тимом все обстоит по-другому. Я так ей и сказала.
Сообразив, что мои мать и тетка используют Тима как еще один повод для своих бесконечных стычек, я вдруг разозлился.
— Лично я считаю, что у Тима есть будущее. А ты думаешь по-другому?