Крупицы Хаоса. Магия и меч

Не так страшна контрольная работа по практической магии, как магистр Один, ее проводящий. Колючий взгляд его скользил по кабинету медленно, задерживаясь на учениках, и настолько он казался тяжелым, что даже самые добропорядочные из нас начинали сомневаться в своей добропорядочности.

Использовать шпаргалки категорически не рекомендовалось. Самым мягким наказанием, ожидавшим бедолагу, застуканного с поличным, по праву считались ежевечерние отработки в школьном «Живом уголке» на протяжении двух недель, хотя на первый взгляд, казалось бы, ничего радостного в чистке стойл и быть не может. Но главный наш любитель использовать в учебе все, кроме собственного ума, – Линас – однажды был отправлен Одином в русалочий грот, и только там в первый

же час он понял, насколько может быть прекрасна возня с лопатой в благоухающем облаке природных ароматов по колено в грязи. Русалки по натуре своей мало того что недружелюбны, так еще и их нелюбовь ко всему живому и вовсе выделяла людей в отдельную категорию, вознося на первое место русалочьего списка мерзостей мира сего. Страшно подумать, что происходит, когда в их полное распоряжение поступает человечишка с прямым указанием от магистра «выполнять все, что попросят, иначе отработка засчитана не будет». Лину тогда сопереживали всей школой, некоторые товарищи, бывало, дожидались его возвращения в общей гостиной, чтобы сочувствующе похлопать по плечу и нарочито радостно сказать: «Не дрейфь, дружище, всего неделя осталась!» Я же была почти уверена, что не стоит озвучивать продолжительность этой каторги лишний раз, поскольку неделя – это семь дней. Семь дней – это сто шестьдесят восемь часов, из которых двадцать один придется еще проторчать в гроте в далеко не самой приятной компании.

– Хочется верить, что ваш отсутствующий взгляд, милейшая дейрис [1] Литте, означает, что вы сейчас из последних сил вспоминаете последовательность проведения контрзаклинания подчинения разума.

– Ее я вспомнила. – Я смущенно опустила взгляд в тетрадь. – А вот правой или левой рукой делать пас при перенесении метки Гидео – нет.

Магистр закатил глаза, одним своим видом показав всему классу, какими непроходимыми недоумками он нас считает. Ему даже можно было ничего не говорить, все читалось на его благородном лице.

– Вы, простите, когда ручку берете, тоже полчаса соображаете, правша вы или левша?

«Бывает», – подумала я, вслух лишь вздохнув. Прикрыла глаза, представив два манекена, что стоят у нас на тренировочной площадке за школой. Вот на один из них наложена метка, вот раскрытой ладонью правой руки я рисую в воздухе незаконченный треугольник, нанося пятисекундный блок от воздействия, вот левой рукой прочерчиваю в воздухе дугу, ведущую от метки ко второму манекену…

И с явным облегчением вывожу в строке напротив вопроса о метке слово «правой». Следующее задание…

«Опишите три любых варианта использования основы Эйме». Это просто! Сиара, моя соседка по комнате и подруга в одном лице, только накануне вечером вслух заучивала все пятнадцать, бродя из угла в угол по комнате. Даже Ири, обычно циничная и спокойная, не выдержала и с характерным воем улетела сквозь стену в ванную. Даром что призрак – чувств и эмоций в ней на трех живых хватит!

Я украдкой обернулась на подружку. Голубовато-серые ушки задумчиво нависали над тетрадью, а сжатое в когтистой руке перо активно что-то в ней вырисовывало. Если пишет – значит, помнит, а переживала, как обычно, напрасно. Но она умница. На ней сейчас лежит большая ответственность, поскольку она стала первой студенткой из рода ферре [2] , по обмену принятой в нашу магическую школу, и всеми силами старается не ударить в грязь лицом как перед своими сородичами, так и перед людьми.

Магистр Один сразу был настроен скептично. Если остальные учителя изо всех сил старались не выделять Аменсиару Чарен, прибывшую из далекого Нейероса, то он, наоборот, усердно напоминал ей, кто она такая, зачем здесь, и порой цеплялся чуть сильнее, чем к прочим. Но стоит отдать ему должное. Он ни разу не переступил грань дозволенного, хотя, казалось, соблазн был велик. Ему словно было интересно, на что способна

представительница расы зверолюдей, искал, где кончается ее природный резерв, и никак не мог найти. Поэтому я понимала, отчего накануне занятий по практической магии книжки валились из ее рук, а грозное имя магистра вызывало почти благоговейный ужас.

– Госпожа староста, не соизволите ли вы собрать работы по классу?

Один неслышно подкрался к моей парте и, опершись ладонью на ее край, задумчиво потарабанил пальцами по столешнице.

– Конечно, магистр.

Я молнией вспорхнула со своего места и отправилась в самый дальний угол класса, давая Сиаре чуть больше времени на проверку. Линас сдал листок вместо тетради и пожал плечами.

– Чем богат. Зато оцени тонкость художественной мысли!

Художественная мысль Лина действительно была тонка. Настолько, что напротив задания «опишите процесс нанесения символа Раганона в условиях нестабильности «Ра» был нарисован человечек, состоящий из овального тельца, палок рук-ног и отчего-то квадратной головы. Рядом с левой, поднятой вверх рукой была приписка: «Нужно подозвать учителя, чтобы он сам нанес символ от греха подальше», а ниже, в строке ответа, выцарапано сакраментальное: «Ну как-то так».

– Там ведь достаточно было просто верхнюю и нижнюю «зэту» нанести поверх окружности, – вздохнула я. Опять получит двойку. Опять не расстроится. А потом вызовут старосту и будут ее сильно ругать, что плохо следит за учениками.

В старосты я никогда не метила. Я просто не умела врать. Вернее, врать умела, но не так быстро, как остальные, а потому в отличие от одноклассников так и не успела придумать уважительную причину. Один прикрылся нехваткой времени из-за кружка зельеварения, другой занятиями танцами, третий работой в школьной газете, а кто-то даже наградил прабабушку по папиной линии какой-то страшной болезнью, а потому был обязан «каждый день проведывать старушку»… Хотя прабабушки у него уже лет пятнадцать как не было.

Поэтому в рассветной тишине, когда полусонные ученики стадом улиток вползали в обеденный зал, я уже протискивалась обратно в коридор, дожевывая бутерброд, спеша в учительскую за классным журналом и свежей порцией нотаций. Либо, вместо того чтобы оглашать смехом школьный двор вместе с остальными, сидела на скучных собраниях Совета школы, дежурно кивая в ответ на очередное предложение Айдре Флина.

Староста выпускного класса, казалось, был старше нас вдвое, настолько серьезно он подходил ко всем проблемам школы. Стоило приключиться малейшей неприятности, как Айдре уже стоял у кабинета директора с прошением разобраться и устранить последствия. Нет, конечно, хорошо, что парень настолько ответственен, раз даже мелочь в виде сломанного шпингалета в мужской уборной сразу бросалась ему в глаза, но так хотелось однажды увидеть его с развязанным галстуком, небрежно распущенным воротом рубашки, взъерошенными волосами, полупьяной от счастья улыбкой на лице… Но вместо этого нас встречал неизменно суровый карий взгляд, холодное «доброго утра, коллеги» и возмущенное «как можно было допустить, что на потолке третьего этажа появилась трещина?». Хотя возмущения поражали своим разнообразием. Когда-то он даже пытался протестовать против банши в северной башне, пока не столкнулся с ней лично нос к носу. После этого Айдре просто предложил башню закрыть. Либо – хотя бы! – повесить табличку, что входить туда можно исключительно на свой страх и риск.

А мне банши – которую, кстати, звали госпожа Белл – нравилась. Она часто напевала грустные песенки, издалека похожие на траурные завывания, которые эхом разносились по этажам, а еще сидела на подоконниках и тосковала. Наверное, о тех годах, когда она была обычным учителем школы магии, примерной супругой и мастером своего дела… Настолько увлеченным, что магия, во время очередной попытки добраться до ее сути, поглотила часть души Белл. И от магистра осталась искаженная оболочка, замученная воспоминаниями, да прицепившееся прозвище «банши».

Широкие коридоры школы пустели ближе к полудню и вновь заполнялись шумом приблизительно после двух часов, когда начиналась вторая смена. Мы с Сиарой брели к библиотеке, обсуждая грядущий праздник, и мечтали о скорейшем наступлении вечера так, что даже под солнечным сплетением что-то приятно ныло.

– Надену синее! – заключила подруга после получаса радужного перечисления. – А ты? Хочешь, я тебе свое лазурное одолжу? К серым глазам и черным волосам хорошо должно подойти!

– Чтобы я весь вечер боялась сделать лишний шаг, опасаясь, что юбка вот-вот взмоет выше ушей? – хихикнула я.