Крупным планом
Шрифт:
Представлялось бы, на наш взгляд, целесообразным увязать оба этих проекта, выстроив единую модель культурно-литературного обмена народов Содружества.
Впрочем, если в рамках Союзного Государства будет принято решение о дополнительном издании 50-томной библиотеки белорусских и российских авторов, мы готовы в рамках своей компетенции оказать содействие предложенному проекту.
С глубоким уважением, М.В. Сеславинский».
Ответ как ответ: немного отчётности, немного совета и вроде бы даже какая-то поддержка. Но нет главного: что же само Агентство собирается предпринять для поддержки проекта, который «уверены, займёт достойное место». Будет ли оно обращаться в Министерство информации Беларуси?
Что ж, и на том спасибо. Мы сами побеспокоим вас кое-какими вопросами, но немного позже.
Ф. Кузнецов, с которым мы читали это письмо, остался доволен. Предложил мне тут же связаться с начальником управления периодической печати, книгоиздания и полиграфии Федерального агентства по печати Литвинец и переговорить о дальнейших шагах.
Я снял трубку и задал Нине Сергеевне два вопроса: будет ли Агентство связываться с Министерством информации Беларуси и будет ли оно обращаться в Союзное Государство с предложением поддержать наш проект?
— Нет, — сказала она, — вы уже сами решаете этот вопрос. Так что нам остаётся только пожелать успеха.
Разговор окончен. Кузнецов кивнул:
— Помогать не будут. Хорошо бы, не мешали.
— Всё, теперь обращаемся к белорусской стороне, — сказал я. — Надежда только на них. На нашей проблеме можно будет в какой-то степени понять, строится ли на самом деле Союзное Государство.
Ведём подготовку к 100-летию со дня рождения Самеда Вургуна. Я ознакомился с личным делом поэта, прочитал его книги. Посмотрел, что писала о нём критика, поговорил с Михалковым. И написал его очередное обращение:
«Горячо приветствую участников Торжественного вечера, посвящённого 100-летию со дня рождения выдающегося азербайджанского поэта Самеда Вургуна. На протяжении многих лет меня с ним связывала крепкая дружба, я неоднократно писал о его творчестве. Его стихи печатались в переводах крупнейших русских поэтов, таких как Павел Антокольский, Владимир Луговской, Константин Симонов. (.) Уже ровно полвека Самеда Вургуна нет с нами. Но его книги, его поэзия по-прежнему близки и дороги нам.».
Нет-нет да и задумаюсь, хорошо ли, что я пишу за Михалкова. С одной стороны, хорошо и даже почётно — писать за Великого Гражданина России. Это тебе не за какого-нибудь Ельцина или Горбачёва! А с другой — нужно писать своё и самому отвечать за написанное. Но у меня служба, я за неё получаю зарплату. И если у меня выходит, почему не сделать то, что, может быть, лучше, но с большим трудом сделает сам Михалков. Или не сделает вовсе. А это уже слабость организации, которую он возглавляет. И, что ни говорите, роль спичрайтера (раньше был помощник, референт) ещё никто не отменял и не отменит. (Американцы говорят: зачем самому делать то, что может сделать обезьяна!) И хватит об этом. Тем более, пишешь ты только то, что можешь. Ты же не можешь написать Гимн или «Дядю Стёпу»!
20 октября. Гуляли с внучкой по холмам. Она теперь самостоятельная, не только ты её куда-нибудь ведёшь, но уже и она может настоять на своём и повести совсем не туда, куда ты задумал. Научилась говорить бабушкино имя — Галя. И даже первое своё словосочетание: баба Галя. Если ей что-то нужно, говорит: га-га-га, хотя уже давно может говорить дай. Яблоко у неё — бля-бля, дед — де-де.
По пути на службу засигналил мобильник — позвонил профессор Тофик Меликов. Сказал, что приехал председатель Союза писателей Азербайджана Анар и племянник Самеда Вургуна Мансур Векилов (настоящая фамилия Самеда Вур- гуна тоже Векилов).
Я с благодарностью принял предложение встретиться с ними и порадовался, что увижу Мансура. С
Позвонил Кузнецову домой — он прийти не сможет, неполадки со здоровьем. Попросил меня поговорить с Анаром и пригласить его на встречу в МСПС, в понедельник.
У входа в ЦДЛ встретился с дочкой. Разделись, вошли в Большой зал, где уже полно кавказских людей. У нас места в первом ряду. Здесь же Тофик Меликов, он сказал, что из-за болезни не смог приехать Мансур Векилов. И напомнил мне, что моё место в президиуме. Познакомил меня с Анаром — коренастым человеком с большой головой, большим лицом и несколько замедленным взглядом. Я сказал ему о предложении Кузнецова встретиться для разговора. Анар не спросил, где и когда, а стал объяснять, что остановился он в представительстве Азербайджана в Москве, в гостевом доме, но, к сожалению, не знает, какой там номер телефона. И времени у него мало, как у всякого гостя Москвы. Так что лучше всего договариваться с Тофиком, он поможет нам связаться.
Открыл вечер Тофик Меликов. Он стал говорить о жизни и творчестве Самеда Вургуна. При этом не удержался от банальностей: и трудно жил Самед в тоталитарном государстве, и под давлением властей, а часто из страха репрессий, писал о вождях — о Ленине, о Сталине; воспевал и восхвалял революцию, социализм и светлое будущее — коммунизм. Не преминул также сказать о выдающемся таланте поэта, его широчайшем творческом диапазоне, правда, в рамках соцреализма. И предоставил слово мне.
Я прочитал обращение Михалкова и решил дополнить его:
— Наше круто изменившееся время, — сказал я, — подвергло ревизии многое из того, что ещё недавно было дорого нам и составляло смысл нашей жизни. Не обошлось без перегибов. Многих хороших писателей, деятелей искусства стали обвинять в приверженности соцреализму. Обязательно утверждается, что всех поголовно писателей держали в узде, что писатели боялись пойти «не в ногу» и, дескать, поэтому писали о вождях, о революции и прочий вздор. При этом забывается, а часто лицемерно отбрасывается тот факт, что наша страна в двадцатые- пятидесятые годы, по выражению Томаса Манна, находилась на революционном подъёме. Писатели, как и подавляющее большинство граждан Советского Союза, строили новое общество, крепя мощь Державы. «Писали из страха?» Кто писал из страха? Маяковский писал о Ленине, о социализме «из страха?» Или Есенин? Или Пастернак и Мандельштам? А какой, скажите, страх владел Самедом Вургуном? Бросают в него камни как в представителя соцреализма, но я сейчас вам прочитаю строки, которыми он завершает своё стихотворение «Рейхстаг» в переводе Павла Антокольского:
Здесь вписаны и ваши имена,
Сыны Баку, сыны родного края.
Пускай придут иные времена,
Ваш подвиг будет жить не умирая.
Вот он стоит, поверженный рейхстаг,
Проломы, бреши, битый камень, щебень,
Куски колонн, провалы, в ста местах
И купола раздавленного гребень…
И падают снежинки на рейхстаг,
Ткут саван для железного скелета,
И внятно говорит картина эта:
Любой завоеватель кончит так!
Каким вождём или каким «режимом» подсказаны эти слова? Из какого «страха» они написаны? И если такие стихи — соцреализм, то я за соцреализм! — так завершил я своё выступление.