Крупным планом
Шрифт:
Вот говорят, нынче хорошее время для литературы: поэтов не убивают. Полно сочинять. Отдельно останавливаться на судьбе современных писателей не буду, но те, кто интересуются этой темой, могут обратиться к работам Виктора Тихомирова-Тихвинского, что проживает в Ленинградской области…
Хоронили мы Анатолия Фёдоровича в промозглый мартовский день на сельском кладбище. Была его дочь, красивая, спокойно-сосредоточенная. Я подошёл к ней, чтобы посочувствовать, но она, не поднимая глаз, внятно сказала: «Не нужно соболезнований, я его не считаю своим отцом. Думала, квартиру нам оставит, а он её на книжки променял».
Наверное, следовало промолчать, но я не сдержался: «Он же не только квартиру, он ведь и свою жизнь, говоря вашим языком, на
Потом в электричке, вспомнив этот эпизод, я подумал, что поэта Анатолия Фёдоровича Коршунова мы сегодня похоронили дважды.
Есть пять наших чувств. Парапсихологи утверждают, что не пять, а шесть, добавляя чувство боли. А я бы назвал седьмое — чувство поэзии. К сожалению, имеющееся не у всех.
24 марта. Я — человек будущего, того, что впереди. Иногда задаюсь вопросом, для чего я пишу? Набор ли это картин, характеров и причуд моего времени, или попытка отчёта перед моими близкими: как я жил, о чём думал и что меня радовало и беспокоило? Если, конечно, быт и суета не погасят в них интерес к моим записям.
Сейчас понял, что пишу излишне пространно. Нужна только суть. Больше всего для этого подходят дневниковые записи. К сожалению, свой дневник, который вёл на протяжении двух лет, я утерял в Москве во время Всемирного русского народного собора… Рукописи, конечно, «не горят», но, к сожалению, безвозвратно теряются. Поэтому какие-то события буду восстанавливать по памяти. Вначале не хотел обозначать даты, но потом решил — надо. Не выпадать же из времени.
Дочку в Москве увезли в родильный дом. Переживаю за неё и желаю всего самого доброго тому, кто принимает роды.
25 марта. Сегодня большое событие в нашей семье: Ольга стала мамой, Саша — папой, Галина — бабушкой, я — дедом!
Почти два месяца назад, в новогоднюю ночь мы с моим зятем Сашей Докучаевым совещались, как назовём нашу дочку-внучку. Мы уже знали, что это будет девочка. Перебрали десятки имён, листая книгу Льва Успенского «Ты и твоё имя». И остановились, как нам кажется, на самом лучшем — Мария. (В книге Мария — «горькая», по другим толкованиям — «превосходство»).
После Нового года жена, дочка и Саша отбыли домой, в Москву. Дочка уехала, что называется, не с пустыми руками: 30 декабря, будучи на седьмом месяце беременности, она в Петербургском университете экономики и финансов защитила кандидатскую диссертацию по экономике. Мы с женой и Сашей были на защите. Помню её на трибуне — стройную, с небольшим животом, в светлой кофте и чёрной юбке. Помню учёный совет из семнадцати человек, высокого, красивого декана факультета Виктора Ивглафовича Сигова — её научного руководителя. Помню её главного оппонента — профессора, стройную, красивую женщину Анну Александровну Курочкину… Но не помню, что говорила дочка, в чём она убеждала учёных.
После обсуждения её доклада и ответов на вопросы мы отправились в кафе и стали ждать, когда учёный совет заслушает ещё одного соискателя учёной степени. Потом был банкет, поздравления с удачной защитой и возвращение домой. Незабываемый день и вечер 30 декабря 2004 года.
Через сутки мы встречали 2005-й год. Впервые в моей жизни был двойной праздник — дочкин успех и встреча Нового года!
1 апреля. Рано утром вернулся из Германии, где принимал участие в Международной Лейпцигской книжной ярмарке. В Германии я был впервые, и как-то случилось, что меня там ничто не задело. Возможно, потому, что это Восточная Германия. Побывали в Дрезденской галерее — сумрачно и прохладно. У нас в Эрмитаже не так, у нас праздник. И в Русском музее тоже.
Сама по себе книжная ярмарка впечатляет огромностью помещений, где она размещается, множеством людей, из которых большинство русских, русскоязычных. Может быть, несмотря ни на что, русские пока ещё более других интересуются книгой? В нашей писательской делегации были: Алексей Грякалов, Дмитрий Каралис, Валерий Попов, Михаил Кураев и я. А также представители книготорговой сети Петербурга, Комитета по печати и председатель Санкт-Петербургского Союза журналистов Андрей Константинов. Более всего я общался с Каралисом и Грякаловым — умные, просвещённые люди. Грякалов — доктор философских наук, профессор Педагогического университета имени Герцена. Нет, пожалуй, поторопился написать — «не задело». На встрече с посетителями я представил свой роман «Открытый ринг». Собралось человек тридцать. Никто моей книги не читал — в Германии она не выходила. Я немного рассказал, о чём она, потом пошли вопросы. О писательско-издательских делах в нынешней России, о читательском спросе, об оплате писательского труда. Я думал, наша встреча так и пройдёт без каких-либо каверз, но не тут-то было. Пожилая женщина — высокая, худощавая блондинка — обратилась ко мне на хорошем русском языке:
— Вот у вас есть широко известный писатель Валентин Распутин, так я прочитала его роман о дезертире. И пришёл такой интерес: вы, победившая фашизм страна, пишете не про героя победы, а про дезертира. Неужели дезертирство у вас было массовым явлением?
Вопрос не трудный, но требующий точного и вразумительного ответа.
— Вы правы, мы, действительно, победившая страна. И про дезертиров писал не только Распутин, но и Чингиз Айтматов в рассказе «Лицом к лицу», и Дмитрий Гусаров… не помню, как называется его рассказ. Но именно писатели победившей страны и должны были написать о таком явлении, как дезертирство. Потому что наши дезертиры — это трусы, почти предатели. Тогда как ваши дезертиры, или, скажу точнее, дезертиры из германской армии — герои. Если бы все ваши, точнее, все офицеры и солдаты фашистской армии дезертировали, мир избежал бы самой кровопролитной войны. Понимаете разницу?
Я думал, она улыбнётся, но нет, смотрит на меня так, будто ждёт ещё каких-то слов. А я уже всё сказал.
На том и закончилась наша встреча.
2 апреля. Сегодня открывают станцию метро «Комендантский проспект». Это в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома. Оделся как на пробежку и помчался туда. Приехала губернатор Валентина Матвиенко, спустилась по эскалатору, посмотрела, кажется, осталась довольна.
Станция большая, в светло-голубых тонах, с авиа-символикой — именно здесь, на Комендантском аэродроме обретала свои крылья русская авиация. На стене при входе на эскалатор — мозаичное панно с допотопными самолётами и летчиками в кожаных тужурках и шлемах. И такая мощная энергетика исходит от картины. Сразу понятно: Советский Союз!
Умер папа Иоанн Павел II.
В 1984 году, когда я жил в Доме творчества в Ялте, там же находился белорусский писатель Алесь Божко. В одном из разговоров он сказал, что в юности жил в Польше и учился в лицее с будущим главой Ватикана. Кароль Войтыла на два года моложе Божко, но уже тогда это был яркий, артистичный, не по годам развитый мальчик. И всё же его удивляет, что поляк, а не итальянец возглавил Римскую католическую церковь. «Здаецца мне, што тут не абышлося без пал1тык1», — подчеркнул он. И оказался прав. Время показало, сколь быстро и резко изменилось польское общественное мнение в определении своего отношения к Советскому Союзу. Прежде всего, в идеях и действиях «Солидарности» и Польской Церкви. До минимума сократилось число просоветски настроенных поляков, до максимума выросло число противников социализма.
4 апреля. Заседание Общественного совета СПб. Я — член совета. Тема — сохранение культурной градостроительной зоны. Чиновники из Смольного стараются внушить мысль, что город — это живой организм и он не может не меняться. Поэтому отдельные дома перепланируются и даже убираются для того, чтобы горожанам было удобнее. Могут и должны быть отданы под застройку так называемые лакуны, то есть свободные городские места.
Я сказал:
— Объявите сегодня лакунами Исаакиевскую и Дворцовую площади, и завтра на них поднимутся многоэтажные бараки. Если город — живой организм, то и сохранять его нужно живым, а не умерщвлять сомнительного вида архитектурными новоделами.