Крушение Империи. Пьеса В Кузове
Шрифт:
Выключает фонарик, заталкивает его в карман и прыгает из кузова через задний борт. В скором времени машина трогается.
Он (тихо):
Фу, пронесло.
Мышка:
Кошмар как я перепугалась, он мне почти на ногу наступил.
Он:
Почти - не считается. Вот мы тоже почти у цели, но все еще - почти.
Мышка:
И что теперь?
Он:
Сейчас прикинем. Это был Второй Выезд, через пару километров поворот налево, потом все время прямо до самой приграничной зоны. По такой погоде будем
Мышка:
Не застрянем.
Он:
Желаешь побыстрее с родины вырваться, от родных лесов и полей? От дорог раздолбанных?
Мышка (строго):
Я хочу скорее увидеть своего жениха и вернуться с ним вместе обратно.
Он:
Это навряд ли. Ладно, ты как знаешь, а я спать буду, завтра еще много побегать придется.
В кузове устанавливается тишина. Монотонно гудит работающий двигатель; что-то стучит друг о друга.
Мышка:
Послушайте, вы спите?
Он:
Засыпаю. Чего тебе? Есть хочешь? Надо потерпеть, не подумай, мне не жалко, просто не знаю как все дальше сложится...
Мышка:
Я не об этом, я вас спросить хотела, чего вы там делать будете? Проскочим мы границу, а дальше - куда?
Он:
Опять в тебе патриотизм заерзал или простое любопытство?
Мышка:
Что вам сказать трудно.
Он:
Сам не знаю, но не пропаду, не переживай, думаю, хуже чем здесь, там не будет.
Мышка:
Почему вы это знаете?
Он:
Потому. Потому что хуже быть не может. (Вдруг и горячо.) Неужели тебе самой не надоело все это дерьмо, в котором мы здесь?
Мышка (очень тихо):
Надоело. Вы не поверите, но я тоже об этом думала. Все говорят: гордись ты живешь в такой стране. А как и перед кем можно этим гордиться: у всех все одинаково - шаром покати, эти норы грязные, мокрые; зимой холод такой, что вспомнить страшно. Как можно этим гордиться?
Он:
Я тебе все время о том и толкую. Понимаешь, нельзя дальше жить, если этого дальше, дальше просто нету. Я тоже с детства слышал эту ахинею: родина - мать, береги ее пуще всего, уважай и почитай. Но что это за мать такая, скажи ты мне, которая так детей своих унижает день ото дня; какой черт мне нужны такие родители, которые меня с детства учили жить в полной безнадеге, в какой и сами родились, в ней же всю жизнь промучились. Гнать такую мать в шею или самому от нее бежать. (Более спокойным голосом.) Потому ничего преступного, Мышка, в действиях своих я не вижу, а вот им всем, правителям этим должно быть стыдно, что если даже такие как мы драпают в разные стороны, то чего-то они не так делают. Двоечники бестолковые! И запомни, Мышка, неумение управлять на таком уровне - преступление страшное, которое калечит всех, весь народ, но еще большее преступление состоит в том, что они, понимая свое неумение и свою ничтожность, продолжают сознательно делать то, что они делают... (Короткая пауза, во время которой стоит полная тишина, не нарушаемая даже работой двигателя.) Поразбежались бы отсюда все, остались бы эти раздолбаи одни, вот бы весело стало. Может быть, перегрызли бы друг друга, хотя нет, как-нибудь выкрутились, они ведь живучие, гады. Они живучее, чем клопы, которые живут, жили и будут жить в веках. Аминь!
Мышка (наивно):
А
Он:
Дурочка ты, Мышка. Такое позволь, так все рванут, те, кому терять нечего. (Небольшая пауза.) А еще - национальный престиж, прочяя хрень... Кричит кто-то, слышишь?
Грузовик замедляет ход. Голоса, крики, шум. Через пару секунд выстрел.
Мышка:
Что это?
Он:
Стреляют. Не знаю что случилось, здесь до приграничной зоны никаких остановок быть не должно. Посты, собаки, усиливают, драпает народец, видно, кучами.
Голоса слышны отчетливее. Несколько человек разговаривают совсем рядом с машиной; беседа их довольно оживленная, но разобрать можно лишь отдельные слова. Вдруг совершенно ясно кто-то произносит: "Давай пятьсот, согласен!" Другой голос: "Ну вот, а ты..." Смех, голоса удаляются. Грузовик вскоре трогается в дальнейший путь.
Мышка:
Вы что-нибудь поняли?
Он:
Поняли. Чего тут не понять, наши эти двое, что груз везут, определенно тоже лыжи за кордон навострили, а документы у них - липа, вот и откупаются у каждого столба. Хватило бы у них денег до границы. Ты чего затихла, Мышка? (Мышка не отвечает.) Что с тобой? Не грусти, прорвемся, самое главное поближе к погранзоне подобраться, а там - ножками-ножками... (Слышится всхлипывание - Мышка.) Ты чего плачешь? Боже мой, этого нам только не хватало.
Мышка:
Ничего я не плачу, просто настроение дрянное.
Он (бодро):
А должно быть наоборот. Немного осталось.
Мышка:
Потому и настроение - дрянь. Ничего я больше не понимаю: правильно поступаю или нет, все во мне перемешалось, все перепуталось...
Он:
Не терзай ты себя, обратно вернуться завсегда успеешь.
Мышка (вновь всхлипывая):
Не хочу я больше обратно! И туда не хочу, сама не знаю чего хочу. Я сейчас поняла, что не найду жениха своего, а если и встречу когда, то... Не знаю.
Мышка начинает плакать.
Он:
Успокойся, прошу тебя, успокойся. Покушай, у меня осталось немного...
Мышка (рыдая):
Не хочу я еды вашей!
Он:
Забудь ты жениха своего, как ему хочется, пусть так и живет. Мы знаешь как там устроимся, все завидовать будут... Не плачь, Мышка!
Мышка (обиженно):
Всю жизнь мою за один день изувечили, все коту под хвост. Дура я, дура, всем верила: жениху верила, этим верила, отцу верила... Отец твердил вечно - родина, родина. Родину - никогда, умирать - под родными березами. Умирать, может, и хорошо под этими березами родными, а вот как под ними жить, чтоб умирать не хотелось, этого он мне объяснить не мог. Как радио каждый день долдонил одно и то же: родина, родина...
Он:
А где он теперь?
Мышка:
Не знаю. Года три назад в реку, на берегу которой они жили, сбросили чего-то такое, что даже камни на дне побелели; они от ужаса с матерью и подались, куда глаза глядят, а куда у них в тот момент они глядели, разве узнаешь теперь.
Он:
Страна большая, как и глаза у страха, есть от страха где разбежаться... Опять останавливаемся, зачастили, граница рядом. Ну, Мышка, держи хвост пистолетом!