Крушение империи

Козаков Михаил Эммануилович

— Так точно, ваше превосходительство… — заскрипела повернутая на винте кожаная протеза.

— Вы, кажется, Александр, читаете своим сотрудникам курс лекций по художественной литературе? — рассмеялся Губонин, когда за Салопятниковым закрылась дверь. — Я всегда знал ваше пристрастие к изящной словесности, но…

— Он не очень умен, этот человек, а любит играть в полковники! — встал из-за письменного стола Глобусов и сделал несколько шагов по ковру. — Принял овцу за лису.

— То есть?

— Вез из Киева одного крупного социал-демократа пораженца, а на поверку на вокзале оказалось, что…

— …бакалейщика какого-нибудь доставил? — высказал догадку Губонин.

— Хуже, дорогой Вячек, — своего! Одного из лучших моих людей, работающего среди сотрудников иностранных миссий и среди журналистов! Вы понимаете наш общий конфуз? Своя своих не познаша… Как Аннет, дорогой Вячек? — перешел он на другую тему.

— Она уже две недели в Кисловодске на водах, к вашему сведению.

— Ах,

вот что? Я думал, что сестра еще здесь. А детишки?

— С ней. Вот что, Александр, я к вам по делу, — беря папиросу из его портсигара, сказал Губонин. — Мне надо выяснить одно обстоятельство.

— У меня? Что ж, готов, дорогой мой. А я-то думал, что вы почище нашего стараетесь, — заиграла благосклонная улыбка на всем моложавом, розоватом лице Александра Филипповича, и он дружески похлопал свойственника по груди. — Мне передавали, что сам Борис Владимирович Штюрмер только вас и признает теперь, Вячек. А?.. Искренно рад. Хвалю.

— Рад, что меня хвалит муж, другими хвалимый! — любезностью на любезность ответил Губонин. — Если нас — Борис Владимирович Штюрмер, то вас — бери повыше еще, любезный Александр!

— То есть? — прикинулся непонимающим Глобусов и сложил по-бабьи руки на низко опущенном своем животе, словно желая согреть его, — Что вы имеете в виду, хотел бы я знать?

— Я имею в виду избавление от опасности Григория Распутина! Мне известно, что вы получили благодарность государя.

— Ах, вы уж знаете! — с напускным равнодушием сказал Александр Филиппович. — Как знать, — могло бы кончиться кровью!

— И не окончилось на сей раз… — как будто непроизвольно сделал ударение на последних словах Губонин.

— Да, да, вся эта компания сегодня будет выслана из столицы, а кое-кто и очень далеко. Будут перемены в штабе северо-западного: за попустительство!.. Князь и его офицеры отведают сухой туркестанский климат.

— А женщина? — спросил Губонин.

— Говорите прямо — Галаган?

— Вы не ошиблись.

— Она еще вчера отбыла.

— Куда?

— Я вижу, Вячек, вас очень интересует именно она — сознайтесь!

— У меня есть особые основания к тому. Я не скрою, что мой приход в значительной степени связан и с ее делом. Но об этом мы еще отдельно поговорим, — предупреждал Губонин.

— Она отправлена на родину, в деревню. Пусть посидит там до окончания войны! Было бы хуже с ней, если бы не неожиданное заступничество.

— Вот как?.. Простите, Александр, а это установлено, что именно она раздобыла для капитана Мамыкина записку Григория, послужившую фрондерам пропуском?

— Вам известно, дорогой Вячек, я имею дело только с проверенными фактами! — тише обычного сказал генерал-майор. — Но погодите вы все о делах… Не мешает нам с вами, Вячек, облегчить нашу боль, — правда ведь?

Это была всегдашняя его игра слов: «боль» — любимый напиток Александра Филипповича, который приготовлял сам, радушно угощая им своих друзей.

— Как раз адмиральский час: пора закусить. Прошу вас, дорогой Вячек… — пропустил он вперед Губонина, и оба узеньким коридором прошли в квартиру Александра Филипповича.

— Мои тоже в отъезде, — говорил он о своей семье. — Один, один совсем, — вздыхал он, открывая дверь квартиры. — Глафира! — уже через минуту распоряжался он. — Вы нам приготовьте сейчас… Ну, что бы сегодня такого? — сосредоточенно раздумывал он, как будто это было очень, очень важное дело, требовавшее одного только и самого верного решения. — Ах, вот что, милая Глафира. Вы нам, пожалуйста, икры салфеточной четверть фунта, масла туда прованского, уксусу, горчицы, лучку накрошить надо, сардинки, пожалуйста, огурчиков нежинских, несколько вареных картофелин…

— Ерундопель, значит, Александр Филиппович? — серьезно, с неподвижным лицом смотрела на него массивная, по виду — геркулесовой силы желтоглазая Глафира. И так и казалось: вот-вот козырнет в ответ на распоряжение своего барина.

— Совершенно верно: ерундопель, — подтвердил он. — Знаток она у меня, Глафира!

— Вы «Мертвые души» читали? — хохотал Губонин. — Помещика Петра Петровича Петуха помните? Ух, обжора же он был, дорогой Александр!

— Вот уж не то, вот уж не то!.. — делал обиженное лицо Александр Филиппович.

В столовой, засучив рукава своего белого кителя (открылись сухие, безобразно волосатые руки, на которых не разглядеть уже было кожи), генерал-майор Глобусов занялся приготовлением «боля».

Смесь старинного рейнвейна, клубники, апельсина и сахарного песку была сразу же, после первого глотка, одобрена по достоинству Вячеславом Сигизмундовичем.

Завтрак продолжался недолго (генерал-майор Глобусов все делал по часам), но прошел приятно для обоих: каждый с удовлетворением занес кое-что в свою записную книжку, а самое важное — никуда не записывая, крепко поместил в своей памяти.

ЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ МИНИСТРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

Определения по охранению общественной безопасности и порядка в столице.

ДОКЛАД

«По поступившим агентурным сведениям некоторые из членов обследуемой наблюдением в г. Петрограде преступной группы социал-демократических работников, известных под наименованием «ленинцев», заметили за собой наблюдение филеров и сообщили об этом сочленам, вследствие чего ими было вынесено решение имеющуюся у группы «технику» немедленно перевести за пределы столицы, а именно — в деревню Малая Метцекюле, близ Териок, и там продолжать печатанье прокламаций и доставлять их для распространения в г. Петроград.

Изложенные агентурные сведения, нашедшие себе подтверждение в результатах наружного наблюдения, понудили меня поспешить с ликвидацией этой группы, дабы воспрепятствовать разъезду активных революционных работников по иногородним местностям Империи и предупредить возможность скрытия созданной ими техники для печатания прокламаций.

Ликвидация была начата в ночь на 17-е и продолжалась до 19-го с. м., так как партийные работники начали расползаться и не держались на своих квартирах, и многих из них пришлось устанавливать наблюдением и задерживать на улице по указанию филеров. Так, в частности, был опознан и арестован сегодня деятельный работник подпольного Петроградского Комитета партии большевиков Сергей Леонидов Ваулин по кличке «Швед».

Ликвидация дала следующие результаты:

Около 12 часов в ночь на 17-е на Финляндский вокзал прибыл известный подведомственному мне Отделению мещанин г. Старой Руссы Яков Васильев Бендер. С ним шел неизвестный человек, потом оказавшийся содержателем рыночного ларька Андреем Петровым Громовым, и нес тяжелую корзину, поставив которую на вокзале, скрылся. Затем Бендер, купив проездной билет, обратился с просьбой к находившемуся неподалеку от него какому-то парню, прося помочь перенести корзину в вагон, и когда они ее понесли, то Бендер и его помощник были тут же задержаны и доставлены в дежурную жандармскую комнату, а оттуда — во вверенное мне Отделение.

При осмотре в Отделении корзины и пакета с предметами, отобранного при личном обыске у Якова Бендера, оказалось:

В плетеной корзине размерами 14x7x5 вершков:

1. Вполне оборудованная ручная типография.

2. Рукопись на 8-ми четвертушках под заглавием: «Обзор деятельности Петербургского Комитета», полную копию коей прилагаю при сем вашему высокопревосходительству.

3. Рукопись на 3-х четвертушках под заглавием: «О германских шпионах». «За последнее время, — говорится в рукописи, — в буржуазной печати попадаются статьи, разоблачающие немецких и австрийских шпионов. Особенно старается в этом смысле «Современное слово». По мнению этой — «что прикажете» — газеты, революционная работа в нашей армии ведется на немецкие деньги… Правительство в тревоге, и вот г.г. либералы приходят на помощь царизму, пишут гнусные статейки, заведомо лгут, пытаясь вместе с самодержавием задавить растущую революцию в армии и в тылу».

4. Рукопись на 7-ми четвертушках под заглавием: «Наша задача». «За войну или против войны — этот вопрос стоит сейчас ребром, — говорится в этой рукописи. — Пролетариат уже дал свой ответ на этот вопрос.

Война войне — вот он! Но есть среди марксистов кучка отщепенцев, кучка беспочвенных интеллигентов — неунывающие г.г. Потресовы, Маевские, Масловы и компания; они ратуют за победу Антанты и отечественной буржуазии… Союзников для свержения самодержавия пролетариат найдет в лице крестьянства и особенно — армии».

5. Рукопись под заглавием: «Война и германские, социал-демократы». «Русская буржуазная пресса, — говорится в рукописи, — до сих пор приводила сведения лишь о тех выступлениях германских с.-д., которые говорили о их «воинственности». Приводимые нами мнения о войне некоторых вождей с. — демократии говорят о совершенно противоположных настроениях германских товарищей».

Далее наклеены вырезки из газет, в которых приведены мнения Розы Люксембург, Либкнехта и Меринга.

Обнаружено у Якова Бендера в числе прочих вещей:

1. Полулист бумаги, исписанный одним почерком.

На первой странице дословно написано: «Гвардейский запасный батальон (Петергоф). Были у нас рабочие листки. Начальство озлилось, пугает больно: повесим первого попавшегося. А мы, солдаты, знаем свое дело и потихоньку почитываем листки, где рабочие пишут про правду-матку о войне и о наших муках. Скорей бы, товарищи, нам бы подняться на борьбу с царем Николаем. На днях пошлем вам еще письмо в номер вашей подпольной газеты…»

На 2-й и 3-й странице: «От редакции. Выход № 1 нашей газеты задержался, но мы надеемся, что следующие №№ нам удастся выпускать регулярно». Затем несколько заводских корреспонденций.

На 4-й странице: «Из армии. Кексгольмский пехотный полк. Не так давно в нашем полку появились листки военной группы при П. К. партии. Начальство не на шутку встревожилось. Забегали отцы-офицеры по казармам, начали искать шпионов. Ан нет их как нет! Настроение солдат хорошее, в бой не рвутся, ждут мира, охотно читают листки. Наша группа поручила мне послать вам, рабочим — борцам за свободу, свой горячий привет. Будем бороться вместе. Ваш солдат Кузя».

2. Письмо, подписанное «Швед», крестьянину деревни Малая Метцекюле Зигфриду Хальме, в коем содержится просьба «устроить дачу мужу, жене и их племяннику».

На допросе в Отделении Яков Васильев Бендер признал, что «племянник» это он и есть, а кто такие «муж» и «жена», отвечать отказался».