Крушение империи
Шрифт:
— А зачем пожаловал?
— По делу-с!!
— Мне сейчас некогда.
— И мне тоже, осмелюсь заметить! — с обеспокоившей дерзостью сказал Пантелейка.
— По какому это опять делу?
Кандуша, скосил глаза в сторону невольно прислушивавшихся повара и его помощницы. Увидев Теплухина, она, оробев почему-то, встала и так — стоя — продолжала еду.
Иван Митрофанович оглянулся и жестом пригласил Пантел ейку в людскую.
— Говори.
— Сюртук хорош больно… — с, искренним любопытством рассматривал его
— А ты к делу переходи, — уже мягче прежнего сказал Иван Митрофанович. — Ты-то сам… деньги в банке уже получил? Или как распорядился?
— Об этом и речь, Иван Митрофанович.
— А что такое?
— Сегодня, по прибытии, сразу в банк зашел.
— Ну, и что же?
— Обидели вы меня! — выпалил вдруг Кандуша, метнув исподлобья колючий взгляд.
— Чем? — удивился Теплухин.
— Сами знаете, Иван Митрофанович… Не можете не знать. Совесть надо — вот что! Вот гляжу я на вас — крупная, позволю сказать, птица стали. Со средствами, видно. А разве большие птицы зернышками пробавляются? На махонькое зернышко клюв открывают, — как скажете?
— Ну, ты… птичник нашелся! Чем я тебя обидел?
— А как же? В банк захожу, там поглядели-поглядели чек ваш и — пожалуйста! Все, говорят, будет правильно, и деньги вы, господин хороший, получить сможете, только тот, кто выдал вам чек, формальность одну не выполнил. Сам же, говорят, ее назначил нам, а не выполнил. Какую такую формальность? — спрашиваю. А это, говорят, мы сказать не вправе: а может, вы, прощения просим, жулик и все такое подделать можете?
— Ха-ха-ха! — расхохотался Иван Митрофанович.
— Чего вы? — оторопел Кандуша.
— Понимаю, все понимаю! Ты прости меня: я, наверно, забыл особый гриф… секретная такая отметка моя… забыл я её поставить. А ты думал, что я тебя надул? Расписку взял — и надул? Ай-ай-ай, сударь мой!
Он кликнул из кухни горничную и велел ей принести шубу.
— Спустимся во двор, я зайду в свою квартиру и мигом все тебе сделаю.
Он был рад, что все оказалось такими пустяками, а он было уже начал волноваться из-за неожиданного появления Пантелейки. Кандуша, — видел он, — тоже не скрывал своей радости.
— А теперь второе дело, — ухмыльнулся тот. — Думал: не расскажу, пипль-попль, если взаправду обидеть хотели. Но вот, благодарить позволю себе, по-иному вышло… Людмила Петровна-то на другой день после вашего отъезда заявилась-то ко мне в Ольшанку! — неожиданно сказал он.
— Да что ты?! — проткнул его своим рысьим взглядом Теплухин. — Наболтал, гляди?
— Гос-споди боже мой, за кого принимаете? Не увидала-с она меня. Как услыхал ее голос — скрылся у батькиного соседа.
— Пойдем, расскажешь все по дороге. Выходи, выходи, я — сейчас.
Он пропустил вперед себя Кандушу, направившегося к черной двери, а сам сделал несколько шагов навстречу поджидаемой горничной, посланной к вешалке. И — столкнулся на пороге кухни лицом к лицу с Иришей.
— Кандуша!.. — невольно воскликнула она, увидев на мгновение его лицо в тот момент, когда он закрывал за собой дверь на площадку.
Но он не слышал ее возгласа и спокойно исчез.
— Почему этот человек здесь? — схватила она за руку Теплухина. — Зачем он к вам приходил?
— Это сын нашего рабочего-кожевника из Ольшанки. Почему он вас так интересует? Вы что, — знаете его, Ирина Львовна?
— Знаю. Зачем он сюда приходил? — упрямо повторила свой вопрос Ириша.
Иван Митрофанович внутренне насторожился:
— Он просил за своего отца: обычное житейское дело.
— Вы с ним сейчас уходите?
— Да, на одну минуту. Оформить кое-что. А в чем дело, Ирина Львовна? — старался говорить он как можно веселей и непринужденней, влезая в шубу, принесенную подоспевшей горничной.
— Можно вас на одну минуту сюда? — увела его Ириша в коридор, где никто не мог их слышать. — Вы знаете этого человека, Иван Митрофанович?.. Давно? С таких пор?
— Да как сказать собственно?.. Знаю и не знаю. Ну, так же, как сотню других, которых видел в своей жизни случайно раз-другой, — уклончиво ответил Иван Митрофанович.
— Он шпик из охранки! — горячо, так, что выступила непрошенная слеза в глазу, сказала Ириша. — Остерегайтесь его.
— Вот так штука!
Она увидела побагровевшее во всю ширь теплухинское лицо, на котором, как нашлепка, смешно выделялся теперь уцелевший от краски смущения шафранный коротенький нос.
Иван Митрофанович втянул на секунду к зубам свои мясистые губы и тотчас же разжал их наигранной улыбкой искренно недоумевающего человека.
— Боже мой, а вы откуда знаете?
— Знаю, Иван Митрофанович!
— Удивительно, право! Во-первых, этот парень мне никак не страшен: я даже не помню, когда я его до сегодняшнего дня видел…
— Не помните?.. — теперь удивилась уже Ириша: она держала в памяти Федино сообщение, из которого могла вынести совсем другое заключение.
— Конечно, не помню, Ирина Львовна… А во-вторых, каким образом вы можете знать, что он шпик!
— Странно… не помните… — размышляла она вслух.
— Откуда все-таки? — допрашивал Теплухин.
Она, закрыв рукой первые строки, показала ему конец Фединого письма.
— Вот, Иван Митрофанович…
— Действительно странно… — стараясь не выдать своего волнения, хмуро и медленно произнес он. — Надо будет подробно расспросить Калмыкова.
— Обязательно, Иван Митрофанович! Как только приедет.
«Но почему он пишет, что вы Кандушу видели неделю назад, а вы Кандушу не помните?» — чуть было не спросила еще она, но, сама не зная почему, не задала этого вопроса сейчас.