Крушение лабиринта
Шрифт:
Поверхность диска показывает, соответственно текущему его углу поворота, все стороны морского пространства, что окружает Остров. Линия горизонта просматривается наиболее отчетливо на востоке. Другие направления подернуты как бы легчайшей дымкой, но различие несущественно.
В каверне собрались боги.
И они сосредоточенны… и они встревожены.
Стоит какое-то напряженье в воздухе. И неотрывно всматриваются собравшиеся в кружащийся перед ними диск…
Особое вниманье привлекает юго-восток. И там такая же безмятежно светлая,
Но там на ней какие-то неясные точки.
Поэтому все больше богов собираются в соответствующей части каверны. Они показывают на эти точки друг другу, они негромко переговариваются и переглядываются.
Вращение колдовского камня вдруг замирает.
Бежавшее световое пятно застыло – и оно теперь озаряет, в точности, отверстие входа. И высвечена область шероховатого гранита около арки. И в ней отблескивают, кой-где, слюдяные жилки.
Сам коридор в каверну прям и глубок – и он остается темен. Однако в следующее мгновение в его противоположном конце мерцает, усиливаясь, беспокойный свет факелов. И близятся уверенные стремительные шаги, мешающиеся с отзвуком голосов… царь Таурий ступает в каверну.
Летящая белоснежная его тога вспыхивает в луче. Владыка устремляется к диску. Становится перед ним, немного наклонив голову… глыба начинает медленно разворачиваться под его взглядом. И слаборазличимые точки у горизонта переплывают в центр видимого пространства.
Таурий простирает к диску левую руку вперед ладонью.
Исчезла глубина в камне. Пропали небо и океан. И остается лишь темное зеркало полированной поверхности, и отражена в нем рука, и светлое пятно тоги, и огни факелов.
Но это длится лишь миг. Затем – вновь ясный и спокойный свет полдня заливают каверну. Но изменилось видимое внутри диска. Что представало отдаленными точками – переместилось ближе и обрело детали и очертания. Собравшиеся у диска могут теперь увидеть, что это такое именно: три мощных боевых корабля, покачивающиеся на волнах.
Как будто бы они вот здесь, рядом. На расстоянии гораздо более близком, чем на выстрел из лука.
И за кормой трех этих передовых судов – густое колыхание несметных крестовин рей и мачт. Захватническая армада, уже развернутая в боевой порядок… нацеленная на Остров.
Тяжелый вздох вырывается у какого-то из богов.
Собравшиеся поднимаются со своих мест. Безмолвно приближаются к Таурию и обступают диск. И вглядываются, без единого слова, в пространство моря.
У наблюдаемых вражеских судов осадистый узкий корпус. И низковатая над ним единственная мачта, и крепится к ней широкий и плотно свернутый, пока, парус.
Носы-тараны далеко вытянуты вперед, их линия убегает полого под воду. И это придает кораблям вид лезвий – порождений кошмара: тяжелых острых клинков, что были брошены в воду и вот – не тонут, и самоуверенно хищно покачиваются на мелких волнах…
Фигурная же корма кораблей, напротив, поднята высоко, и она загибается
– Весь флот микайнов… – цедит с расстановкою Таурий, щурясь, всматриваясь. – Как это предрекал Сандрий. Неужто старику вправду открыто будущее?
Переднее из чудовищ войны начинает распускать парус.
Одновременно и ряды его длинных весел, виднеющиеся по бортам, приходят в согласованное движение. Их узкие тяжелые лопасти почти что не поднимают брызг.
На палубе видны воины в глухих шлемах, сдвинутых, пока, на затылок. Они переговариваются и всматриваются, прищуриваясь, в далекий берег.
– Микайнский царь отдал приказ наступать, – обращается к богам Таурий, оставаясь в пол-оборота к диску. – Еще бы! Ведь мы позволили кораблю их разведчиков безнаказанно достичь берега. И даже попустили смерть некоторых людей Благословенного рода. И собственные наши действия выглядели как не особенно сильный удар в ответ, к тому же и запоздалый. Что же! Я думаю, цель достигнута. Дражайшие наши гости введены в заблуждение: они воображают теперь, что и вправду способны взять нас, богов… численным превосходством!
– А-ха-ха-ха-ха-ха! – разражается вдруг неистовым смехом царь. И делается лик его дик, и Таурий, повернувшись в пол-оборота, спрашивает: – Какого мнения придерживается об этом… стратег Этрурий?
И эхо этого имени, сказанного чуть громче, нежели остальные слова горделивой речи, мечется по каверне. Еще рассыпается канитель отзвуков по неправильностям пустот, а названный уже покидает место и становится рядом с Таурием. Свет солнца, бьющий из диска, позволяет в подробностях видеть своеобразные черты этого лица.
У великана-стратега крупноватые скулы. У него тонкий, капризный рот. И глубоко посаженные глаза – из тех, которые почему-то кажутся голубыми издали, но вблизи – серые.
Они могли бы быть и красивыми, эти большие глаза правильного разреза с чуть-чуть приподнятыми внешними уголками… если б не слишком узкие, какие-то словно бы постоянно целящиеся зрачки.
– Слава тебе, Этрурий! – восклицают некоторые из богов.
И умолкает эхо их возгласа. И опускается тишина.
Особенная тишина… жгучая.
Этрурий совершенно недвижен и может показаться, что он… дремлет стоя. Его могучие руки опущены свободно вдоль тела, глаза прикрыты. А плечи широко и вольно расправлены, голова запрокинута чуть назад. Дыхание глубоко и ровно… и медленно, словно это дыханье моря.
Внезапно веки распахиваются.
Явившиеся злые зрачки теперь уже совершенно точечны и напоминают острия темных игл.
И чернота их горит. И будто бы она – молния, бесконечно длящаяся… Этрурий поворачивается и становится прочно, как изваяние, перед диском.