Крушение
Шрифт:
– Нас могли бы и не трогать, - тихо проворчал он.
– Сказали бы, что у вас заседание на высшем. Выгваздают же машину эти легкораненые.
Но Валентин его не слышал. Ему сейчас хотелось отойти от машины подальше. Отмежеваться от нее. Он бестолково топтался внутри оцепления, нелепо размахивая пластмассовыми очками, которые так и остались у него в руках.
– Товарищ с очками! Отойдите!
– услышал мегафонный голос и не сразу сообразил, что это у него такое обозначение - товарищ с очками.
…А потом он увидел мать… Ее несли на руках к «скорой помощи». Плюшевая жакетка волоклась по земле, и он сначала подумал, что ее надо бросить и не
– Крушение, Валечка… Самое страшное, что есть на свете… Пожар и то лучше…
Он даже вздрогнул от живости слышимого и тут увидел Ольгу… Наверное, так сцепить поломанные колени могла только его целомудренная учительница-сестра. Сцепила колени и придерживает руками отколовшийся шиньон, пятнадцать лет назад купленный в парикмахерской Кутаиси.
«Что это со мной?» - подумал он и увидел и Галину, и Наталью, и Петрушку. Пронесли мертвую Бэлу, с волос которой капала кровь. Он один здоровенький среди мертвых, и полумертвых, и легкораненых. Он и этот мужичок в красном, который продолжал свое дело… «Ты отдал им свою машину, - услужливо шепнул ему некто.
– Ты же понимаешь, в такой ситуации машина нужней всего… Это как кровь…»
Кровь! Он еще отдаст и кровь. И Валентин кинулся к «скорой».
– Может, нужна кровь?
– спросил пожилую женщину в белом халате.
– Вы кто такой?
– Она смотрела на него устало и в упор.
– Я? Журналист… - Он стал рыться в кармане, ища визитку.
– Напишите, чтоб чинили дороги! Чтоб не выпускали в рейс сломанные машины… Чтоб автобусов было больше… Скажите наконец хоть какую-то правду! Всем!
– тонко закричала она и пошла прочь.
Стало стыдно. От идиотизма порыва, от его ненужности. И он вышел из оцепления. «Что там? Что там?
– горячо спрашивали его те, кому не было видно.
– Много жертв?»
«Тема, - вяло подумал Валентин.
– Все выяснить и написать, как было… Написать на самом деле правду про дорогу, про машины, про сдавленных в них людей…» Но он знал, что не напишет. Ни это, ни другое. Он шел, размахивая дурацкими очками, сворачивая на улицы, по которым никогда не ходил. Уже через сто метров никто не знал об аварии. Люди катили в колясках детей, стояли в очередях, сидели на лавочках, ссорились из-за пустяков и таким же пустякам радовались. Поток обычной жизни казался настолько мощней и сильней странности смерти, что Валентин повернул назад, к шоссе, к аварии, чтоб убедиться, что было на самом деле. Он свернул во двор, через который, ему казалось, проходил, и увидел собственную машину. Выставив ноги из кабины, Василий вальяжно курил, а напротив него, облокотившись на велосипед, стояла голоногая фифа. Они небрежно болтали о чем-то своем, но Василий ничуть не удивился, увидев начальника. Он приветственно помахал рукой и сказал фифе:
– Я ж тебе говорил, что мой меня найдет.
– И он подмигнул Валентину: - Он же видел, как я слинял… Это ему неудобно отказывать милиции, а мне удобно. Правильно вы меня вычислили в этом дворе…
Как объяснить Василию, что он ничего не вычислял? Что случайно оказался в этом дворе? Что был уверен, что его машина там, на «беде»?
Василий открыл ему дверцу. Фифа смотрела весело и нагло. Пахло дымом хороших сигарет. Он снова
– Значит в Крюково?
– спросил Василий.
И тут Валентин вспомнил, что с рельсов все-таки что-то сошло, раз он едет в Крюково. Вот у него и пакет тут приготовлен вьетнамской соломкой и чешскими стекляшками. Презент одному подагрическому старику за совет и информацию, если он захочет их дать.
Но не было безусловности решения ехать. Что-то все-таки изменилось, и о соломе он подумал именно как о соломе… Не больше… Василий ловко выезжал на магистраль, «гараясь попасть выше аварии, а Валентин искал в себе решительность и уверенность, которые куда-то канули.
– Знаешь, - сказал он Василию, - если ты вон там сделаешь правый поворот, а потом еще один правый, мы окажемся возле одного дома, где ты меня и бросишь. Отложим Крюково.
Василий молча сделал два поворота. Знал он этот дом. В этом доме Валентин жил со своей первой женой, Натальей. Потом были сложные обменные игры и махинации, в результате которых Кравчук имеет теперь свою трехкомнатную в центре, а Наталья комнату где-то в Бескудниках. «Зачем ему надо в бывший свой дом? Что он там оставил?» - подумал Василий. Но тут же решил, что не его дело это выяснять, его дело рулить и тормозить, не задавая вопросов. Он остановился недалеко от дома. Смотрел вперед и ждал. Ждал стука дверцы, каких-то слов. Но сзади было тихо. Глупо смотрел на свои бывшие окна Валентин Кравчук, очень глупо. И не мог объяснить, что его сюда привело. Следствия и причины будто поменялись местами. Важным стала сущая чепуха: у него в этом доме на шестом этаже начал расти тополек. Вгрызлось семечко в щель между балконом и стеной и пустило росток параллельно земле. Невероятно было потом, когда, вопреки всем законам физики, крохотное деревце выпрямилось и пошло тянуться вверх. Если ему что было жалко бросать, так это тополек, который к тому времени, как ему уезжать, вырос уже выше балконных перилец.
Сейчас дерева на балконе не было. Может, его не было уже давно - он ведь ни разу сюда не приезжал, только возникла в голове странная связь между тем, что его вопрос отменили, аварией и тем, что тополька не было.
«Это во мне литературное образование дает о себе знать, - подумал Валентин.
– Пресловутая система образов».
Зачем он сказал - поверни направо? Зачем до этого свернул точно в тот двор, где отсиживался Василий? Что все это значит? Ничего не должно значить, если все в порядке, и черт знает что, если засбоило. Суеверия и приметы - это демоны отчаяния. Тьфу-тьфукуния, постукивания по дереву, перекусывания, поплевывания, черные кошки, просыпанные соли, понедельники, пятницы - вертят, как хотят, бедного потерянного человека, он идет между этим, как по жердочке, усталый, затюканный, забывший, зачем рожден.
А зачем он рожден? Он, Валентин Кравчук? Зачем мать выхаживала его в войну и после войны, зачем покупала криворогую козу с густым духовитым молоком? Почему тогда в армии, когда на учениях взорвался этот шальной снаряд, именно он оказался в замечательной ямке, по склонам которой росла земляника? Он к ней наклонился, к землянике, и остался жив. Почему он не ехал в том автобусе? Ведь автобус тоже ехал в Крюково. Почему оказался сзади, а не там, внутри, как тот мужичок в красном? Почему? Ответ, который он вчера доподлинно знал, сегодня не годился. Сегодня его завертели демоны. Вот и тополек они срубили.