Крушение
Шрифт:
Они пообедали и вышли погулять. Были сумерки, умиротворенным покоем дышал лес. Воздух недвижим, только веяло сырыми пойменными травами. Поднялись на взгорок, остановясь у старого огромного орехового дерева. Верхушка и ствол были порубаны осколками, и дерево, казалось, умирало.
— Вот что делает война. Все живое убивает, — заметил Шмелев.
—
— Но я так сужу, — продолжал он. — Время на войне как бы замедлилось, а на самом деле измеряется не днями и месяцами, а годами и десятилетиями. То, что мы пережили и еще переживем на войне, окупится сторицей… Время не остановилось, оно стало крутым в борьбе, в мужестве и страданиях… Потом же, после победы, наше время, время военной поры, будет вспоминаться будущим поколением веками… Потому что год, и два, и три, проведенные нами на войне, обеспечат свободу и жизнь на десятилетия, если не на века… Вот почему и хочется жить, и хочется дойти до победы, и увидеть этот конец, какой он будет…
— Ты, Иван Мартынович, правильно рассуждаешь, — заговорил Шмелев. — Дни, которые мы переживаем на войне, окупятся великим будущим, дороги, по которым движутся войска, породят много новых дорог и магистралей…
Подумав, Гребенников проговорил:
— Сеятель, сбросивший зерно в землю, ждет урожая, так сказать, воспроизводства и увеличения плодов своего труда.
— Это ты верно подметил, — согласился Шмелев. — Наш воин тоже сеятель… Добра против зла, победы жизни над смертью.
— Дорого это достается нам, Николай Григорьевич. Своим горбом дюжим, — заметил Гребенников.
— Еще бы! Настолько нас, русских, канали, что и не поймешь, как еще канать. Но мы выдюжим, все осилим, все победим! — Сказав это, Шмелев поглядел кудато вдаль и снова продолжал с горячностью:
— История России — в страданиях, в муках, но мы, русские, тверды… Пасмурных дней все меньше, всходит солнце. И я доволен солнцу. Доволен теплу… Да, нас, русских, канали. Долго и трудно. Те смерти, которые мы пережили, те отцы и деды, которые полегли на поле брани, они завещали нам беречь самое дорогое: беречь завоеванную свободу. Я хочу, чтобы отцы и деды жили в нас. Чтобы наши дети не перекачивали свою кровь сызнова, отвоевывая потерянное. Чтобы мы были людьми. Людьми, понимаешь? Нам отведено природой еще лет двадцать прожить…
— Ну–ну, маловато взял, Николай Григорьевич, — перебил, улыбаясь, Гребенников. — Мы костистые.
— И я не хочу, — в свою очередь возбуждался Шмелев, — не хочу, чтобы нас внуки проклинали. Я хочу, чтобы идеалы добра восторжествовали… Хочу оставить своим потомкам счастье, добро и справедливость. Иначе свою жизнь не представляю… Я единственное хочу — передать любовь… Любовь к Отечеству против иноземных врагов, любовь к людям против людоедов, любовь к добру против зла… Ради этого живу, дышу, вижу…
Шмелев подошел к старому дереву, обхватил за ствол. И вдруг увидел, что оно не умерло, а живет и снизу, из корней, пустило новые побеги. И было радостно ощущать в этих побегах продление могучей и неодолимой силы жизни.
Примечания
1 Так точно (нем.).
2 Волчье логово (нем.).
3 «Германия, Германия превыше всего» (нем.).
4 Дети (нем.).
5 Свинья (нем.).
6 Да… Да… (нем.).
7 Этот пропуск предназначен для офицеров, политработников и бойцов Советской Армии.
8 Жена (рум.).
9 Черт (рум.).
10 Хорошо (рум.).
11 Доброе утро (рум.).
12 Доброе утро (нем.).