Крутой поворот (Повести, рассказ)
Шрифт:
– Так!
– Грановский сделал энергичный жест рукой, нацелив длинный палец на Корнилова.
– Но если говорить вообще, то меня больше пугает не само преступление, - сказал Игорь Васильевич, - а готовность некоторых людей совершить его… - Заметив недоуменный взгляд Грановского, Корнилов добавил извиняющимся тоном: - Может быть, это я слишком упрощенно?
– Он прищурился, будто пытался разглядеть что-то далекое.
– Да нет, пожалуй, именно это я и хотел сказать. Меня пугает, что некоторые люди больше боятся карающего меча закона, чем голоса собственной совести, собственного разума.
– Он заговорил с необыкновенной горячностью: - Вот представляете себе - иное существо может прожить долгую жизнь, не совершив ни разу не то что преступления - проступка не совершив. Всю свою долгую жизнь такое существо аккуратно покупало в трамвае билет, не брало чужого. А почему? Только из-за страха быть пойманным! Человечишка этот не украл ни разу только потому, что боялся - посадят! И не убил поэтому! Понимаете?
Грановский протестующе поднял руку, но Корнилов опять остановил его:
– Понимаете, понимаете! Только согласиться не можете, потому что привыкли думать по-другому. Привычка вам мешает. И вот живет такой человечишка, вечно готовый к подлости, к преступлению. Ждет своего часа. И час этот может прийти. Такой час, когда наконец он увидит, почувствует: бери, никто никогда не увидит, убей - не дознаются! И украдет, и убьет, и предаст! Вот кого я боюсь больше всего. С таким человечишкой я, может быть, годы бок о бок живу, и он меня в любое время предаст, совершит какую-нибудь пакость. Когда почувствует, что останется безнаказанным.
– Вы это все всерьез?
– удивленно спросил Грановский.
– Или на вас полемический стих нашел?
– Всерьез, - Корнилов сел в кресло, устало откинулся на спинку.
– А вы, конечно, со мной не согласны?
– Нет, я не могу утверждать, что не согласен, - растерялся режиссер и развел руками.
– Все, что вы говорите, очень занятно.
– Занятно?
– Простите, ради бога. Словцо не к случаю, - Грановский улыбнулся смущенно.
– А как же «души прекрасные порывы»? Ум, сердце, чувство долга, наконец! Уже не считаете ли вы, что чувство долга - подневольное чувство? Продиктовано страхом перед ответственностью.
– Что за привычка укоренилась в нашей жизни!
– раздражаясь, сказал Корнилов.
– Все толкуется, как говорит наш брат юрист, расширительно! Андрей Илларионович, я лишь одно хочу сказать… Нет, нет, я просто утверждаю: существуют в нашей жизни человеки, не совершившие преступления только из страха расплаты. Даже нет! Они не столько боятся расплаты, сколько быть узнанными. С преступниками мы справимся. Рано или поздно мы их вылавливаем всех. Но как распознать человечишку с ограниченной совестью? Молчите? А я так думаю, что в некоторых случаях не распознать!
– Он замолчал и несколько секунд сидел задумавшись. Грановский тоже молчал. Неторопливо набивал трубку, уминая табак большим пальцем.
– Расскажу вам один страшный случай, - снова заговорил Корнилов.
– Страшный не самим преступлением, а тем, какой человек это преступление совершил. Представьте себе: март сорок второго года. Ленинград только-только начал оправляться от страшной зимы. Очищают улицы. Добровольцы-сандружинницы ходят по квартирам, помогают больным, увозят мертвых. И одна из этих немолодых женщин, пока подруги уносят мертвую старушку, раскрывает стоявшую на столике металлическую коробку из-под чая и находит в ней драгоценности. И кладет их в карман. Кладет, потому что никто не видит, кладет, потому что знает: из всех обитателей квартиры в живых никого не осталось - старушка была последней…
А эта женщина слыла добропорядочной, ее уважали друзья и сослуживцы, почитали ученики… У нее были ученики! И она их, наверное, добрым делам учила.
– Вот что делает с людьми жадность, - подал голос Грановский.
– Жадность-то жадность… Но не все жадные - воры. И не все злые - хулиганы. И не все лгуны - лжесвидетели. Правда?
Режиссер промолчал.
– Если человека с раннего детства воспитали так, что честность и неприятие всякого зла стали главными чертами его натуры, никакие соблазны ему не страшны, - продолжал Корнилов.
– Поступки этого человека продиктованы его пониманием добра и зла, а не боязнью наказания. Такие люди умирают, ни разу в жизни не взяв в руки уголовный кодекс. А эта женщина… Ну что ж, вот вам пример человека с двойной моралью. Не подвернись ей тогда случай, жила бы честно. До следующего. Но искушений-то в жизни много!
– А как же ее поймали?
– удивился Грановский.
– Это уже дело десятое… Через пятнадцать лет пришла продавать золотой браслет. А браслет уникальный, еще до войны был взят на учет государством. Его старушка завещала музею.
– Судили?
– Нет. Срок давности истек. Да разве только в этом дело? Кем она к старости пришла? Воровкой… Я на каждом углу кричу: профилактика, профилактика! Но не такая, как ее понимают некоторые: имеет подросток пять приводов в милицию - закрепляют за ним шефа с завода, и на этом все кончается. Нет, братцы! Профилактика начинается с родителей. У них еще и ребенок не родился, а мы должны знать: смогут ли они правильно свое дитя воспитать? И научить их этому искусству. И вмешаться, когда увидим, что не смогут родители настоящего гражданина вырастить. И вмешаться не тогда, когда парень попробует чужие велосипеды угонять, а раньше, когда он в ползунковом возрасте каждый день пьяного отца или мать будет видеть.
– А у вас дети есть?
– улыбаясь, поинтересовался Грановский.
– Нету, - помрачнев, ответил Корнилов.
– Я вдовец. Вот женюсь снова - обязательно заведу. Вы не смотрите, что я старый. Еще и пятидесяти нету.
– Он помолчал немного.
– Ну что вы на меня так смотрите? Я кажусь вам скептиком? Наверное, даже мизантропом? Нет, «дружочек», - Корнилов досадливо махнул рукой.
– Ваш лексикон!
Он закурил сигарету. Грановский, зажав в зубах свою потухшую трубку, задумался.
– Это страшно. То, о чем вы сейчас говорили, - заговорил он после некоторого молчания.
– Но я чувствую, что вы правы. Среди честных, великодушных, чистых душой живут и подлецы…
– Нет, не о подлецах я, - перебил Корнилов.
– Да, да. Я понимаю. Вы говорите о людях, которые способны совершать подлость. Это не одно и то же. Да. Но оттого, что именно они рядом, особенно страшно.
Они помолчали.
– Андрей Илларионович, - лениво-ласково сказал Корнилов.
– А ведь ваш Боря Стрельников никогда не сыграет бандита Варежку.
– Что? Не сыграет?
– удивился Грановский.
– Почему это не сыграет?
– повторил он недовольно.
– Он человек, видать, очень чистый. Наивный чуть-чуть. Ему просто характер этого персонажа, с позволения сказать, будет не понять.
– Но ведь он актер! Вы упрощенно мыслите, дружочек! Для того чтобы сыграть леди Макбет, совсем не надо быть чудовищем.
– Но Стрельников все-таки не сыграет. Хорошо не сыграет. Он еще слишком молод и неопытен, чтобы понять характер Варежки, а чтобы интуитивно почувствовать, у него консистенция другая. А про леди Макбет - это вы зря…