Крутой поворот (Повести, рассказ)
Шрифт:
– Сначала, повторим эту сцену сначала.
Актеры медленно, словно нехотя, занимали свои места.
Борис Стрельников взял со столика рюмку и подошел к дивану, на котором полулежала Леночка. Лицо у него было сумрачным, растерянным.
– Начали!
– сказал Грановский.
Стало тихо. Только из фойе доносилось приглушенное бархатными шторами гудение пылесоса. Уборщицы готовили театр к вечернему спектаклю.
– Нет, не могу, - сказал Стрельников и поставил рюмку на столик.
– Андрей Илларионович, мне нужен еще день… Я не готов играть равнодушного убийцу.
Грановский смешно надул губы, совсем как обиженный мальчик, и минуту стоял в нерешительности.
– Андрей Илларионович, - тихо сказала Разумова.
– Ну дайте ему денек, он с ножичком порепетирует.
Все засмеялись, а Стрельников зло посмотрел на актрису.
– Ладно, ладно.
– Грановский поднял успокаивающим жестом руки к груди.
– Я тебя понимаю, Боря. Отложим эту сцену. Нечего смеяться, Разумова! Я буду рад, если ты станешь так же серьезно думать о своих ролях. На сегодня все кончено.
Он сделал несколько шагов, но внезапно круто развернулся и быстро подошел к Стрельникову.
– Ты, Боря, в суд сходил бы, что ли. На убийцу поглядеть… - начал он энергично, но вдруг замолчал, словно какая-то новая мысль, не согласная с высказанной, пришла ему в голову. Досадливо сморщившись, Грановский махнул рукой и оглянулся по сторонам. Увидев Корнилова, он спустился со сцены, подхватил его под руку и провел к себе.
В кабинете главного режиссера было тепло и уютно. Большая бронзовая нимфа грациозно держала над головой светильник. На стенах висели потускневшие от времени афиши.
– По рюмке коньячку?
– спросил Грановский, открывая старинный, красного дерева бар.
– Спасибо. Я должен в управление ехать, - отказался Корнилов.
– А я выпью с вашего разрешения. Что-то разволновался сегодня.
– Он налил себе в маленькую хрустальную рюмочку, сел напротив подполковника.
– Ну что вы скажете, дружок? Недовольны? У вас такой хмурый вид…
Корнилов улыбнулся.
– Не обращайте внимания. Дела заели. Да и человек я скучный. Улыбаюсь редко.
– А ваше мнение о пьесе, об актерах, товарищ скучный человек?
– О пьесе мы с вами уже говорили, Андрей Илларионович, - ответил Корнилов.
– С точки зрения уголовного розыска - все в ажуре.
– Ох и хитрец же вы, товарищ подполковник!
– Грановский выпил коньяк и поставил рюмку на стол.
– А если серьезно?
– Если серьезно, то пока говорить еще рано.
– Корнилов виновато улыбнулся.
– Мне время на раздумья требуется. Театрал-то я аховский.
– Ну а все же?
– настаивал Грановский.
Корнилов молчал, внимательно разглядывая афиши.
Андрей Илларионович ждал, нервно сцепляя и расцепляя ладони.
– Пьеса неплохая, - неторопливо начал подполковник.
– Сюжет лихо закручен. Публика у нас такое любит. Аншлаг на год обеспечен…
Грановский хотел что-то возразить, но Корнилов предостерегающе поднял руку. Режиссер улыбнулся и промолчал.
– Неплохая пьеса, Андрей Илларионович, - продолжал Корнилов.
– Идея нужная: сколь веревочка ни вьется… Но таких пьес можно сотни состряпать. Сотни! И сюжеты еще закрученнее придумать. Да вы к нам в уголовный розыск приходите - мы вам такого порасскажем.
– Так за чем дело стало?
– весело спросил Грановский.
– Ну а дальше-то что?
– как-то вяло отозвался Корнилов.
– То есть как это: дальше что?
– удивился режиссер.
– А так… Посмотрел я эту пьесу - ничего нового. С чем пришел, с тем и ушел.
– Да чего вы хотите от театра, от пьесы? Какого нового?
– В голосе Грановского чувствовалось легкое раздражение. Корнилов уловил это и засмеялся.
– Вы, Андрей Илларионович, не обращайте внимания на мои умствования. Я предупреждал о своей некомпетентности. Но знаете, когда идешь в театр или книжку раскрываешь, всегда хочется что-то новенькое о себе узнать… А в общем-то пьеса нормальная. Мне показалось только, что герои в ней слишком одноцветные…
– Ну давайте, давайте! Топчите, - уже незлобиво проворчал Грановский.
– Сам напросился.
– Правда, одноцветные. А ведь в каждом человеке и доброе и злое уживается.
– Это уж достоевщина пошла.
– А достоевщина - это плохо или хорошо? Молчите? Я вам, Андрей Илларионович, хочу засвидетельствовать: мой опыт общения с людьми подтверждает, что в одном человеке могут соседствовать и доброе и недоброе…
– Перед вашим опытом я снимаю шляпу, - сказал Грановский.
– Вы бы рассказали про свои дела.
– Наши дела как сажа бела.
– Да уж это-то воистину так! С такими подонками небось приходится дело иметь! Я одного не понимаю, - горячо заговорил Грановский.
– Ну что мы нянчимся с ними? Читаешь в газете: человек убийство совершил, а ему восемь лет. Что же это такое, дружок? Где же карающая рука закона?
Корнилов молчал.
– Ну что вы молчите? Сказать нечего? Вот то-то же!
– словно бы обрадовался режиссер.
– По глазам вижу: согласны со мной.
– Согласен, согласен, - поднял руки Игорь Васильевич.
– Законы наши нуждаются в совершенствовании. Не всегда, правда, в сторону ужесточения наказаний…
– Вы мне скажите, Игорь Васильевич, как на духу скажите, - спросил вдруг режиссер, внимательно заглядывая в глаза Корнилову, - какое преступление вам лично, вам как человеку, наиболее омерзительно?
– Взяточничество, - твердо сказал Корнилов.
– Лихоимство всех мастей…
– Взяточничество?
– разочарованно переспросил Грановский.
– Но есть же более мерзкие вещи.
– Самое мерзкое - лихоимство, - горячо запротестовал Игорь Васильевич.
– Вот - чудище обло, огромно… Это чудище может прикинуться самой невинностью, а заражает все вокруг. Ученые провели недавно такое исследование: предложили большой группе людей оценить по степени тяжести десять преступлений. И знаете, какой результат? У всех опрошенных групп дача взятки оказалась на последнем месте… А ведь это порождает двойную мораль…