Крутой секс
Шрифт:
— Ну, спасибо, стервы, — сказал он. — Удружили!
— А зачем этот козел ценный дом погубил? — запальчиво закричали на него со всех сторон. — В нем, между прочим, литератор жил!
Губастый обреченно махнул рукой.
— М-да, надо было на вокзале ловить… Всех шлюх вернуть обратно. И поскорей, пока я им ноги не переломал!
— Ах, сейчас потеряю девственность от страха! — язвительно заметила на это одна из совершенно распоясавшихся жриц любви.
21
Сева подбежал к окну и убедился, что обмана зрения нет: от подоконника, на котором он лежал животом, до самого тротуара протянулась длинная лестница, и по этой лестнице снизу уже поднималась какая-то фигура.
— Эй! — закричал Сева. — Разрешите воспользоваться вашей лестницей?
Лучше бы он этого не говорил! Фигура испуганно замерла, а потом поспешно полезла вниз. После этого лестница попыталась отъехать от окна, но Сева вцепился в нее, продолжая взывать:
— Прошу вас, не пугайтесь! Здесь вполне интеллигентные люди!
Лестница нерешительно замерла, а потом удивительно знакомый голос спросил снизу:
— Это случайно не вы, Всеволод?
— Я! Я! — закричал Сева. — А вы кто?
Впрочем, ему тут же припомнилась песенка, исполняемая этим же голосом на несуществующий мотив в предыдущем романе:
Была весна, цвели дрова и пели лошади,
Верблюд из Африки приехал на коньках.
Ему понравилась колхозная коровушка —
Купил ей туфли на высоких каблуках.
— Профессор! Это вы?
И действительно, — вы не поверите, — по лестнице прямо в Севины объятья, поблескивая очками, поднялся не кто иной, как профессор Аркадий Марксович Потапов.
— Какая неожиданная встреча!
За то время, что они не виделись, профессор почти не изменился: на голове торчала все та же седая шевелюра, правда, уже кое-где с полянками, протоптанными временем; шею украшал легкий шарф, перекрученный, словно веревка.
Следом за профессором Потаповым по лестнице в комнату поднялся еще один гражданин.
— Знакомьтесь, — сказал профессор. — Это Филипп Марленович.
Филипп Марленович был почему-то в заляпанных зубной пастой тапочках. Короче — сразу видно: тоже научный интеллигент, некуда клейма ставить.
— А! Как же, помню! — радостно сказал Сева. — Профессор мне о вас рассказывал. Как поживает ваш сын Сократ Периклович?
— Перикл Филиппович, — сухо поправил Филипп Марленович. — Сократ Периклович — это мой внук.
Даже из этих немногочисленных слов было ясно, что он из тех людей, которые на вопрос: «Скажите, этот автобус по Солянке идет?» обычно отвечают: «А как еще он, по-вашему, может идти?».
— Филипп Марленович — удивительно начитанный человек! — вмешался профессор Потапов. — Читает все подряд. Одно время даже увлекался семантикой тамгообразных изображений горного козла.
— Козлы — это круто! — согласился Сева. — А еще я помню «Лихорадочные скитания постмодернизма».
Потапов застонал.
— Это написал профессор Коськин, а Филипп Марленович написал «Многообразие ракообразных».
— А над чем вы сейчас работаете, Филипп Марленович? — спросил Сева, чтобы загладить оплошность.
— Над монографией «Лев Толстой в третьем квартале 1883 г.».
— Сильно! — поразился Сева. — А вы, профессор, что пишете?
— «Причина временности марксизма в православной России в свете древнеиндийских вед», — скромно сказал Потапов.
— Работа, полная научных заблуждений, — буркнул Филипп Марленович.
— Значит, все еще долбитесь в своем институте, профессор? — поинтересовался Сева у Потапова.
— Цинизм, молодой человек, это первая стадия гибели разума, — желчно заметил на это Филипп Марленович.
— Увы! — сказал профессор. — Наш Институт истории цивилизации закрыли. Видимо, ни история, ни цивилизация никому в этой стране не нужны. А жаль, занятные все-таки штуки.
— Значит, вы больше не хореограф-почниковед? — сказал Сева.
— Археограф-источниковед, — привычно поправил профессор. — Но здесь любой декрет бессилен что-либо отменить. Археографом был, археографом и умру.
— А ведь как могло быть все хорошо в нашей прекрасной стране! — мечтательно сказал Сева.
— Ерунда! — оборвал Филипп Марленович. — Рассказы про упущенные возможности — это для старушек.
— Почему это? — спросил уязвленный Сева. — А вот в Китае… — начал было он, но Филипп Марленович насмешливо оборвал его:
— А вот на Марсе!..
При упоминании этого космического светила Сева невольно посмотрел в окно, где в московском небе все так же ровно и безмятежно пылало зарево городских реклам.
— Вы здесь живете, Всеволод? — спросил профессор, воспользовавшись паузой и с любопытством озираясь.
— Да нет, я просто в одну историю попал, и мы тут вроде как в ловушке. Вроде той, подземной, в которой мы с вами как-то очутились, разыскивая либерею царя Ивана Грозного… — тут Сева спохватился: — Извините, должен вам представить моего товарища по несчастью… — он замялся, поскольку сам еще не успел узнать имя неожиданного знакомого. Но тот проявил воспитанность и тут же сообщил:
— Константин. Можно просто Костик и на «ты». Без отчества и фамилии. А то, знаете, фамилии разные бывают. У одного чиновника, к примеру, была фамилия Красота. Он слал начальству телеграммы типа: «Урожай погиб. Красота».
— Так что же все-таки случилось с вами, Всеволод? — снова спросил профессор, стоически дослушав Костика. — Какая-такая нехорошая история?
— Увы, Аркадий Марксович! — вздохнул Сева. — У меня большая проблема… Не хочу мучить вас подробностями… Короче, у меня похитили Катю.