Крутой секс
Шрифт:
— Этот ваш номер не оторвется!
— Оторвется!.. — продолжал пыхтеть Сева, когда профессор вдруг сказал голосом, погибающим от испуга:
— Ка… жется, ми… лиция!
Вдоль кромки тротуара медленно двигалась машина соответствующей расцветки, внутри которой виднелись три прочно посаженные головы, похожие на гнездо грибов. Машина проехала мимо, три головы внимательно посмотрели на застывшие вокруг одиноких «Жигулей» подозрительные фигуры, одна из которых держала серебристый чемоданчик.
— Вроде утряслось, — выразил надежду Сева. — Или у них просто
— Да нет, просто у некоторых людей в мундирах мозги по-своему устроены, — сказал Костик. — Мой знакомый Слава Зайцев нырял с аквалангом в Крыму и нашел античную амфору. Надо было ее как-то провезти через границу. Он насыпал в амфору доверху миндаля и положил ее в купе на столик. На границе вошел таможенник, увидел амфору и ткнул в нее пальцем: «Это что?». «Миндаль», — отвечает Слава. «Миндаль?» — недоверчиво спрашивает таможенник. Взял, стал рассматривать, попробовал на вкус. Об амфоре так ничего и не спросил…
Костик едва успел договорить, как профессор громко зашептал:
— Кажется, они остановились!
Действительно, рубиновые задние огни милицейской машины засветились ярче и застыли. Потом авто начало разворачиваться.
— Они возвращаются!..
Панический голос профессора прошил воздух словно электрический разряд. Все бросились к «Москвичу», рискуя сбить друг друга с ног. Это только птицы во взлетающей стае не сталкиваются, людям такого не дано. Как только все умялись в салон, Филипп Марленович смело рванул с места.
— Посмотрите, как там сзади, — сказал он.
— Развернулись и едут за нами, — сообщил Сева.
— Ничего, сейчас попетляем и оторвемся, — сказал Марлен Филиппович. — Я здесь все закоулки знаю.
«Москвич» резво вкатился в полутемный двор и закрутился между разбросанными зигзагом газонами.
— А чем вы занимаетесь, Константин? — спросил профессор.
— Занимался Востоком, два года отторчал в южных странах, а теперь занимаюсь, чем придется.
— Что же вы ушли из своего Востока?.
— А вы загляните в туалет Института востоковедения — и сразу все поймете.
— У нас вообще весь институт закрыли вместе со всеми туалетами, а мы вот все равно… дискутируем, — сказал профессор.
— Упорный вы народ, ученые-моченые, — подтвердил Сева.
— Да, мы такие! — согласился Филипп Марленович.
«Москвич» выскочил из темных закоулков и чуть не столкнулся с другой машиной, которой пришлось отчаянно затормозить. После этого «Москвич» с самолетным ревом помчался по ночным улицам ничуть не хуже бандитской иномарки. Там, где асфальт был похуже, в головах у пассажиров булькало от тряски. Правда, профессор Потапов почему-то больше не вспоминал о переходящих дорогу инвалидах. Вместо этого он сказал:
— Послушайте, а чего мы, собственно, испугались? Это же была всего лишь милиция. Она помогла бы нам Катю найти.
— Или подсказала бы высоту Останкинской башни, — насмешливо заметил Филипп Марленович.
— А что мы такое сделали? — продолжал недоумевать профессор. — Разве мы кого-нибудь ограбили? Чужие вещи взяли?
— Не поручусь только, что смогу внятно рассказать о содержимом чемоданчика, — сказал Сева.
— Вот этого чемоданчика, который у меня в руках? — спросил профессор. — А что в нем может быть такое ужасное?
— Надеюсь, что ничего, — сказал Сева.
— А вот мы сейчас посмотрим! — бодро сказал профессор и завозился над замками. — Наверное, там, внутри, какая-нибудь ерунда!
— Осторожней! — предупредил Сева. — Там чужие вещи! Я обещал двум девушкам все сохранить в целости.
— Не беспокойтесь, он все равно не открывается, — сообщил профессор.
— Давайте я попробую, — предложил Костик, но Сева воспротивился:
— Хватит с нас и одного взломщика!
— А может — попробую? — настаивал Костик, протягивая руку и поглаживая чемоданчик.
— Постойте! А куда мы едем? — опомнился профессор.
— Мы спасаемся от сатрапов антинародного режима, — объяснил Филипп Марленович. — Ты сам, Аркадий, мог бы это понять.
— И долго мы будем спасаться в эту сторону? Я бы предпочел поскорее добраться домой, чтобы наконец узнать телефон следователя Зашибца. Нас же ждет Катя!
— Удивительная наивность, — усмехнулся Филипп Марленович. — Искать избавления у одного из церберов машины насилия!
— Ты бы постеснялся, Филипп, так говорить о человеке, которого совсем не знаешь! — укорил профессор. — Это, в конце концов, не политкорректно!
— Терпеть не могу политкорректности, — сказал Филипп Марленович. — Это значит: идиоту надо говорить, что он умница, а косорукому балбесу — что он без пяти минут мастер, а нецивилизованному дикарю — что он подает замечательный пример самобытности. Все это притесняет настоящих умниц и мастеров.
— Вроде тебя, Филипп, — сказал профессор.
— Твой выпад, Аркадий, уже выходит за рамки научной полемики, — едко заметил на это Филипп Марленович.
— Ты же против политкорректности, вот и терпи! — отозвался на это Потапов.
— Потеря чувства политкорректности — опасная вещь, — вмешался Костик, опасаясь дальнейшего развития научной полемики. — Однажды мой друг Кока Рябцев выпивал у себя дома с хорошим знакомым Василием Мишуткиным. В промежутках между сессиями они беседовали о том, о сем, и Кока в том числе похвастался мундиром деда-адмирала, который они тут же примерили. Когда выпивка, в соответствии с фундаментальными законами бытия, закончилась, Кока и Василий решили отправиться в магазин и вышли в том, в чем были: хозяин дома — в кителе с орденами и в домашних тапочках, а хороший знакомый — в адмиральских брюках и фуражке. Поскольку квартира находилась на Тверской, оба не нашли ничего лучше, чем отправиться в Елисеевский гастроном, откуда их, разумеется, очень быстро увезли в милицию. Друзья вели себя миролюбиво и политкорректно, а милиционеры, глядя на них, сильно веселились. Все могло бы обойтись, но когда их ввели в кабинет к начальнику отделения, Кока сделал величественный адмиральский жест и сказал: «Можете не вставать, майор!».