Крутой техасец
Шрифт:
– Потрясающий вид. Замечательное место… Чтобы разводить коров. Какой они породы?
– «Черный ангус». Лучшая порода мясных коров. Это мое племенное стадо. Или будет им, когда я приобрету нового быка.
– Твой бык был застрахован?
– Да, слава Богу. Но все равно, такого, как Мет Диллон, быстро не найдешь. Я на него очень надеялся. Слушай, хочешь прокатиться?
– Прокатиться на чем?
Он усмехнулся.
– На лошади.
– Я никогда не пробовала. Но думаю, что смогу. Когда мне было шесть лет, я каталась на ярмарке на каком-то пони
Он улыбнулся.
– Это, конечно, основное при езде, но кроме того надо еще кое-что уметь. Вообще-то тебе надо приобрести какие-нибудь ботинки для езды. Но сейчас и кроссовки сойдут. Пошли в загон, я тебя покатаю.
Она безрассудно согласилась и двинулась за ним, стараясь ни о чем не думать.
Это было нетрудно сделать, так как все ее мысли были заняты этим мужчиной, его сексуальной уверенной походкой, тем, как спадали на воротник его темные вьющиеся волосы. Какие там еще тревоги о скачке на лошадях.
Неожиданно ее нога попала во что-то мягкое, и она резко остановилась.
– О-о, не-е-ет, – плачущим голосом застонала она, не имея сил посмотреть вниз. Собственно, делать этого не было никакой необходимости. Сильный неприятный запах ударил в нос, ясно указывая на характер находившегося под ногами вещества.
– В чем дело? – спросил Нид, поворачиваясь к ней.
– Мне не хочется смотреть на это. И не говори мне, пожалуйста, на что я встала, потому что я и так догадываюсь сама.
Он взглянул на ее ногу, потом опять посмотрел на ее лицо. Было видно, что он прикладывает большие усилия, чтобы лицо сохранило серьезное выражение.
– О'кей, не скажу.
Она посмотрела на ноги.
– О-о, Ни-и-ид. Моей кроссовке – конец.
– Это от маленькой-то сдобочки? Ну, не беспокойся. Я ее отмою.
Она осторожно вытянула ногу и стала вытирать ее о траву.
– Какая гадость.
Он захихикал и смахнул пот с лица.
– Первое правило пастбища: «Смотри, куда становишься». Многие думают, что ковбои очень застенчивые ребята, потому что они никогда не поднимают глаза. Но это совсем неправильно. Они привыкли смотреть вниз, чтобы не напороться на какой-нибудь свежий пирожок.
– Поздно ты мне говоришь об этом.
Она сморщила нос и стала обмахивать лицо. В течение многих лет своей работы в качестве медсестры ей приходилось иметь дело с невообразимым количеством неприятных веществ и запахов. Поэтому она никогда не была особенно брезгливой, однако до сих пор ей еще не приходилось погружать ногу в навоз, а потом гулять с такой ногой.
– Пошли в сарай, мы тебя там отчистим.
Он взял ее за руку, и она заковыляла за ним, стараясь по возможности переносить свой вес на другую ногу.
Внутри сарая он усадил ее на охапку сена, встал рядом с ней на колени и поднял ее ногу.
– Нет, – сказала она. – Я сама.
– Давай помогу,
Он осторожно отстранил ее руки, развязал шнурок, снял и отбросил в сторону оскорбительно грязную кроссовку, снял носок и внимательно осмотрел ногу.
– Чистая, – сказал он, продолжая держать ее в своих руках.
Он держал ее за пятку уже довольно долго, и она спросила:
– У тебя случайно нет сексуального фетишизма к ногам?
– Есть, с самого маленького возраста. Меня всегда привлекали пальцы на ногах, – он начал осторожно пригибать пальцы ее ноги. – Вот этот маленький поросеночек пошел на базар, этот маленький поросеночек остался дома, а что потом? Как там дальше?
– Не помню.
Она рассмеялась и попробовала вытащить ногу из его рук, но он не отпускал.
– Боишься щекотки?
Он слегка провел пальцем по ее ступне, и она завизжала и почти подскочила.
– Не надо, – смеясь и дергая ногой, завизжала она.
– О, так ты очень боишься щекотки.
Пытаясь остановить его хулиганские действия, она так энергично дернула ногой, что свалилась со стожка сена, на котором сидела. Ей удалось было вырваться, но он обхватил ее за пояс, и они оба полетели на пол, который весь был покрыт слоем сена. Это сено проникло ей под рубашку и стало колоться.
– Получила? – улыбаясь, сказал он, прижав ее спиной к полу и не давая двинуться.
Затем случилось что-то очень непонятное. Выражение его лица изменилось. Оно стало серьезным, и на нем стали проявляться признаки сильной страсти. Она тоже перестала смеяться. Желание вспыхнуло маленьким огоньком и стало разгораться все больше и больше, набирая силы и грозя воспламенить все вокруг. По крайней мере, ей показалось, что бушующий в них огонь в любую секунду может перекинуться на сено и зажечь его.
Своим указательным пальцем он медленно провел по ее бровям, затем по носу, по верхней губе, потом по нижней. Затем снова по верхней губе, и в этот момент она перестала ощущать колющее ее сено. Вместо этого ее мысли переметнулись на то, что она почувствует, если он прикоснется к ней своими темными усами.
Она изнемогала от любопытства… И от другого властно влекущего ее чувства.
Она ощутила, как напряглась ее грудь, как где-то внизу возник и стал разрастаться клубок желания. Он осторожно повернул ее голову. Она облизнула губы.
Он застонал. Зрачок его глаза помутнел.
– Кейт, я должен поцеловать тебя.
Он подождал ответа, но ее голосовые связки отказались подчиняться ей.
В воздухе витало что-то важное и первородное, как земля. Ее сердце билось с шумом, похожим на звуки, издаваемые примитивной рукой, бьющей по туго натянутой коже. Бьющей сильнее и сильнее, возбуждая, требуя.
Ее рот приоткрылся.
– О Боже, Кейт.
Его губы с силой впились в ее губы. Его язык проник в ее рот и встретился с ее языком. Он был горячим, жадным. Он двигался, настаивая, требуя, впитывая ощущения. Такая же жадность вспыхнула вдруг в ней, и она стала крепче прижимать его к себе.